Усилием воли заставив себя успокоиться, она посмотрела в противоположный конец зала, где в таком же очаге потрескивали поленья. На низких скамьях и устланном тростником полу сидели семеро мужчин, все в кольчугах и плащах с гербом Черного Льва, и тихо переговаривались. До девушки донесся веселый смех. Они совсем не походили на слуг дьявола. Скорее, на очень усталых людей.
Лайонин вдруг захотелось подойти к ним, приказать, чтобы служанки принесли еду и питье этим проскакавшим столько долгих миль людям. Но если «черные стражи» не показались ей опасными, может, и Черный Лев такой же?
Она ступила в круг света.
– Это Лайонин, моя дочь.
Лайонин упорно продолжала смотреть в пол, хотя ее так и подмывало взглянуть на Черного Льва. Но следует помнить о хороших манерах! А вот мать обращалась с Черным Львом так, словно знала его много лет.
Девушка вдруг поняла, что «черные стражи» поднялись на ноги и Черный Лев тоже стоит перед ней. Она еще больше занервничала.
Ранулф давно уже не чувствовал себя так непринужденно. Только с королевой Элеонорой ему было столь же легко, как с этой женщиной. Но, даже увидев Мелиту и поняв, как та была прекрасна в молодости, он был потрясен необычной красотой Лайонин. Хотя голова ее была опущена и лица он не видел, все же невольно залюбовался массой густых вьющихся рыжевато-золотистых волос, ниспадавших до самых бедер. Волос, в которых играли блики разбушевавшегося пламени. Узкая туника выгодно обрисовывала фигуру. Во рту у него вдруг пересохло. Тонкая, гибкая талия, округлые бедра и упругая, зовущая к ласкам грудь. Он и припомнить не мог, когда испытывал такое сладостное желание.
Лайонин застенчиво подняла глаза на Ранулфа де Уорбрука, не зная, чего ожидать, но боясь худшего. Он и в самом деле показался ей темным демоном: глаза, черные как угли, и непокорные волосы цвета воронова крыла. Макушка ее головы не достигала его плеч. Но ее заинтриговало выражение его глаз. Подобно матери, она умела распознавать людей с первого взгляда. Глаза графа Мальвуазена напомнили ей виденную однажды собаку. Бедняжка попала в капкан, и зубья почти оторвали ей ногу, а боль едва не довела до безумия. Лайонин очень долго пришлось успокаивать раненое животное, чтобы оно ей поверило и позволило освободить себя из железных челюстей капкана. И все это время собака смотрела на нее со смесью настороженности, боли и почти погибшей надежды. Совсем как стоявший перед ней человек.
– Я очень рада, что вы смогли приехать в Лоренкорт, милорд, и прошу простить, что не поспешила встретить вас.
Ранулф протянул руку, и она вложила маленькую ладошку в его, теплую и большую. Его прикосновение подействовало так, словно он поднес к ее пальцам раскаленное клеймо. Она едва не охнула, но сдержалась, боясь его оскорбить. В один миг исчезло все окружающее. Остался он один. И все ее чувства словно перелились в кончики пальцев, которые он держал. Девушка молча смотрела на две соединенные руки: одну маленькую и белую, другую – большую и сильную, покрытую короткими черными волосками.
Он заговорил снова, и голос этот проник в ее сердце:
– Прекрасной женщине не пристало просить прощения. Достаточно одной улыбки.
Ей показалось, что он колеблется, произнося эти слова. Но Ранулф вдруг приподнял ее подбородок и посмотрел в глаза. Она осмелилась ответить таким же откровенным взглядом. И увидела волевое лицо со слегка изогнутыми черными бровями, прямым носом и раздувающимися ноздрями. Губы, четко очерченные, были, однако, плотно сжаты. Слишком плотно.
Люси оказалась права! Он действительно хорош собой!
Девушка улыбнулась, сначала застенчиво, потом более открыто. Попыталась понять, что скрывается за этими сомкнутыми губами, и увидела мягкость, ту самую нежность, которая не ускользнула от ее матери.
Облегчение, охватившее ее при этом открытии, было гак велико, что Лайонин захотелось смеяться. Никогда до этой поры прикосновение мужчины не волновало ее так сильно.
Ранулф резко отпустил ее подбородок.
– Я должен позаботиться о коне, – пробормотал он, шагнув к двери. Его рыцари последовали за ним.
– Ну и ну! – Уильям рухнул на стул, который только что занимал Ранулф. – Проживи мужчина хоть тысячу лет, вес равно не сможет понять женщину! Моя жена обращается с первым рыцарем короля, как с болтливой прачкой, потом дочь едва не падает в обморок при виде его, после чего смеется прямо ему в лицо. Не удивлюсь, если не позже чем через две не дели все мои земли будут конфискованы.
– Уильям, – начала Мелита, но, поняв, что не сможем объяснить собственные поступки, а тем более поступок дочери, тяжело вздохнула. – Он ничуть не рассердился. Пойдем, Лайонин, у нас много дел.
Лайонин была рада покинуть комнату, поскольку ей не слишком нравилась собственная реакция на этого человека. Словно крыша донжона разверзлась и молния ударила прямо в нее. Но еще больше ей не хотелось оставаться наедине с матерью, ибо она понимала, что сейчас последуют вопросы, на которые у нее нет ответа.
Словно прочитав ее мысли, Мелита сказала:
– Нет, вопросов не будет. Я всего лишь прошу тебя быть доброй к нашему гостю – не из-за того, что он великий воин, а потому, что он заслужил нашу доброту. – Лайонин молча кивнула. – А теперь пойдем отыщем твоих глупеньких служанок и позаботимся о том, чтобы у Черного Льва было достойное логово, – улыбнулась Мелита, пригладив чудесные волосы дочери.
Лайонин поднялась на третий этаж, где располагались спальни. Их было шесть: одна принадлежала родителям, другая – ей. Остальные предназначались для гостей. Сейчас здесь никого не было. Все слуги суетились на кухне. Можно без помех выбрать комнату для лорда Ранулфа.
Через час, удостоверившись, что все готово к приему гостя, она отправилась к себе. Люси оставила на столике хлеб с сыром и кружку молока. Прихлебывая теплую жидкость, Лайонин чуть раздвинула планки деревянных ставен, чтобы выглянуть во двор. В этот момент один человек отошел от «черных стражей» и направился к калитке в каменной ограде. В руке он нес длинную палку. На поясе висел сдвинутый назад мешок.
Лайонин, не задумываясь, сбросила зеленую накидку и сюрко, натянув поверх золотой туники другое, шерстяное. Вынула из сундука самый теплый плащ – из тяжелого серого сукна, с большим капюшоном, подбитый мехом белого кролика, надежно завернулась в него и спустилась в парадный зал, твердя себе, что всего-навсего хочет глотнуть свежего воздуха. С собой она взяла большую флягу с вином, которое грелось над очагом. Удивительно, как легко оказалось пройти незамеченной через открытый двор и выйти в калитку! Стража не обращала внимания на покидавших замок. Только на тех, кто входил.
