«А все из-за этой глупой влюбленности…!» — Анна Степановна от злости сильно ткнула иголкой в полотно и невольно злобно шикнула, уколов палец. «Ничего, старая карга сменила гнев на милость, и в сентябре мы вернемся в Петербург. А как приедем, я заставлю дерзкую девчонку подчиниться и наконец-таки выполнить свой долг!»
А Марина же в это время тоже невольно мысленно вернулась в прошлое, держа в руке письмо от подруги, но так и не решаясь его вскрыть. Она боялась того, о чем может прочитать в нем, хотя осознавала, что ее страхи беспочвенны. Предстоящий сезон в Петербурге пугал и радовал ее одновременно. Как она сможет вернуться, зная, что в любой момент может столкнуться с Ним? Как сможет поощрять ухаживания другого, до боли желая, чтобы на месте очередного ухажера был Он?
«Пора, душенька, пора…» — невесело подбодрила себя девушка.— «Уже не первой молодости невеста, так и в девках остаться недолго». Не то, чтобы ее пугала подобная перспектива… Просто она прекрасно была осведомлена о планах маменьки на ее счет, знала, что именно ее удачное замужество откроет сестрам возможности составить свое счастье. А раз так, значит, она обязана принести себя на этот «жертвенный» алтарь.
С такими мыслями Марина вскрыла письмо Юленьки, своей лучшей и, признаться, единственной подруги со времен Смольного института.
«Ma chère[1] Мари,
Сколько времени прошло с момента, когда я получила твое последнее письмо, а я все никак не могу прийти в себя от радости! Неужели вы наконец возвращаетесь в Петербург? Какая благая весть для меня! Я по тебе соскучилась, Мари, просто не передать словами! Иногда мне даже приходит мысль, что лучше бы мы так и остались в том институтском времени, а значит, никогда бы не расставались. Но в то же время я понимаю, что в таком случае никогда бы не стала женой своему обожаемому Paul’ю, и эта мысль уже не кажется мне такой удачной…
Жаль, что ты так и не приняла наше с Paul’ем приглашение и пропустила прошлый сезон. Многие твои кавалеры не раз справлялись у меня о тебе….»
Марину вовсе не интересовали прежние ее обожатели, поэтому она, мысленно попросив прощения у подруги, смело пропустила этот абзац письма, зная неуемную страсть Жюли на подробное пересказывание подчас обыденных событий, и перешла к описанию подругой ее недавнего путешествия в Европу. Оно так захватило Марину, никогда не бывавшую нигде, кроме Петербурга, небольшого уездного города местной губернии да родного имения, что она едва не пропустила именно то, что так надеялась найти в письме Жюли.
«…Этот несносный шалопай, Серж Загорский даже заграницей умудрился вызвать огромнейший скандал в обществе. Как я уже писала тебе, ma chère, он был вынужден уехать с нами в путешествие из-за скандала, вызванного его la passion folle[2] к этой женщине, графине Ланской, чтобы прекратить все толки, связавшие ее и его имена. Старый князь счел это единственным выходом из сложившегося положения и выпросил у Его Императорского Величества отпуск для непутевого внука. Но, видимо, он не учел одного — что графиня, презрев всякий стыд, тоже отправится в Европу с мужем, якобы для оздоровления супруга на водах Карлсбада, где мы и встретили графскую чету. Серж опять потерял голову и стал искать общества графини. Толки об их связи донеслись до Петербурга, и забытый скандал вспыхнул с новой силой. Масла в огонь подлил тот факт, что Серж не ответил на приказ старого князя вернуться в Россию немедленно и сейчас сопровождает Ланских в их вояже во Флоренцию. Видимо, они не планируют возвращаться в Россию, так что сезон пройдет без этого знаменитого повесы. Старый князь в бешенстве, боюсь, в этот раз Серж зашел слишком далеко…»
Маринино сердце сжалось от прочитанного. «… Сезон пройдет без этого знаменитого повесы…» Значит, вот как сложилась судьба — даже мельком она не увидит Его на каком-нибудь балу или приеме.
Она вспомнила графиню Ланскую, красивую холодной статной красотой женщину. Еще до выхода в свет Марина знала, что Сергей Загорский был без памяти с юношества влюблен в девочку из соседнего имения, Наталью Ронину, потому как сама стала свидетельницей их свидания.
Трагично сложилась судьба их любви — старый князь отверг просьбу внука жениться на соседке («Недостаточно богата и родовита для фамилии Загорских»), и девушка вышла замуж за пожилого, но богатого графа Ланского. Тем не менее, как поговаривали в обществе, молодой князь по-прежнему поддерживает связь с первой любовью, несмотря на длинный список его увлечений. Это вызывало страшную злость старого князя Загорского, а также его немалые опасения за судьбу внука, ведь государь слыл известным семьянином и не одобрял внебрачные связи. Пока, однако, Загорскому все сходило с рук, но, как писала Жюли: «все имеет свой конец, и если Сергей Павлович и в этот раз проигнорирует наказ деда вернуться незамедлительно в Петербург и найти себе достойную спутницу жизни в этом сезоне, то он сильно рискует, ведь исключительно заслуги фамилии Загорских перед царской семьей и государством российским заставляют государя закрывать глаза на подобное непристойное поведение молодого князя. Старый князь до того негодует, что сам готов просить Его Императорское Величество наказать внука согласно его рангу».
Что ж, вздохнула Марина, может, это к лучшему, что Загорский будет отсутствовать во время этого сезона. Видеть его было бы такой мукой. Тем более теперь, когда она твердо решила выйти замуж. Она никогда не могла сдерживать своих чувств и мыслей, и именно это ее качество значительно осложняло ее жизнь. Марина боялась, что снова может неосторожно дать повод для сплетен, как тогда, два года назад. Тогда во многих гостиных обсуждали «L'amour naïf[3] этой провинциалки Ольховской в этого polisson[4] Загорского», а Павел Григорьевич Арсеньев, тогда еще жених Юленьки, посоветовал ей некоторое время не пересекаться на приемах и балах с Загорским. Он также смущенно сообщил ей, что в Английском Клубе принимают ставки на то, как быстро она перейдет в ранг дам полусвета.
— Поймите, что я действую в ваших же интересах, Марина Александровна. Жюли опасается, что вся история негативно отразится на вашей репутации, и я готов приложить все силы, чтобы этого не произошло, как и ваша тетушка, и даже сам Серж, — говорил ей тогда граф Арсеньев. — Свет, не задумываясь, заклеймит вас и отвернется от вас, сделай вы еще один неосторожный шаг. Вы понимаете, что ваше положение…
Он замялся тогда, но Марина его прекрасно поняла. «Провинциалка, приживалка, бесприданница», — так клеймили ее матери достопочтенных семейств, где были дочери на выданье. Им было только на руку падение «этой parvenu[5] Ольховской». Ведь появление Марины на «рынке невест Петербурга», как цинично выражалась Марина, сильно подорвало шансы их деток на удачную партию — несмотря на маленькое приданое, Марина сразу же стала весьма популярна среди завидных холостяков света. Наивная, она тогда даже не догадывалась, что не с каждым позволительно свободно общаться молодой девушке, не повредив своей репутации…
