Он замялся тогда, но Марина его прекрасно поняла. «Провинциалка, приживалка, бесприданница», — так клеймили ее матери достопочтенных семейств, где были дочери на выданье. Им было только на руку падение «этой parvenu[5] Ольховской». Ведь появление Марины на «рынке невест Петербурга», как цинично выражалась Марина, сильно подорвало шансы их деток на удачную партию — несмотря на маленькое приданое, Марина сразу же стала весьма популярна среди завидных холостяков света. Наивная, она тогда даже не догадывалась, что не с каждым позволительно свободно общаться молодой девушке, не повредив своей репутации…
Два сезона, два длинных года не была Марина в Петербурге. Интересно, вспомнят ли в столице при ее возвращении ту маленькую сплетню, столь развлекавшую скучающую петербургскую публику? Юленька писала, что сплетни сразу же уменьшились при демонстративном пренебрежении Марины молодого Загорского, а потом с ее отъездом в Ольховку и вовсе затихли. Но девушка все равно опасалась снова стать мишенью злословий петербургского света. Так ли это будет при ее приезде в столицу?
— Бог покажет, — сказала вслух Марина и поднялась со скамьи беседки. Она никогда не ничего не боялась, негоже ей трусить и здесь.
День отъезда выдался довольно суматошным. Суетилась дворня, суетилась, покрикивая на слуг, Анна Степановна. Трое из сестер поссорились из-за шляпки, и ни одна из них не хотела уступать. Дело дошло до небольшой потасовки, что вызвало приступ мигрени Анны Степановны. В итоге злополучная шляпка была привязана к одной из колясок в шляпной коробке, что заставило сестер умолкнуть в раздражении друг на друга. Затем они опять переругались, потому что никто не хотел ехать с противником по борьбе за шляпку в одной коляске, а колясок всего было две, что поставило Анну Степановну на мгновение в тупик по поводу рассаживания на время поездки. В итоге она быстро пришла в себя и, от души отшлепав негодниц сложенным зонтиком прямо на виду любопытной дворни, усадила их в одну коляску с собой, чтобы иметь возможность и в дороге выпустить пар, отводя душу за столь неудачные сборы.
Марину такой расклад как нельзя устраивал. Она попала в одну коляску с папенькой и самой младшей из сестер Ольховских, что давало ей прекрасную возможность совершить путешествие в полном молчании в свое удовольствие: папенька всегда старался дремать на протяжении всего пути, а восьмилетняя Оленька также обожала читать, как и сама Марина, и старалась любое свободное время посвятить чтению. Вот и сейчас они задорно переглянулись, когда Агнешка положила на одно из сидений целую стопку книг.
— Смотрите, испортите себе такие прекрасные глазоньки, — добродушно проворчал Александр Васильевич Ольховский, поудобнее устраиваясь на сидении напротив дочерей. — Уж лучше бы подремали всласть, особенно ты, Мариша. В Петербурге тебе такой возможности не представится: Анна Степановна не пропустит ни один бал сезона.
— Ах, папенька, думаю, время для сна я в столице найду, а вот для чтения…, — улыбнулась отцу Марина.
— Как знаешь, душа моя, — с этими словами Ольховский закрыл глаза, чтобы открыть их только на время стоянки на ближайшей станции.
Прозвучал окрик Гришки, их старшего конюха, и коляски с подводами тронулись в путь. Путешествие предстояло нескорым, потому как ехали на «долгих»[6] — Анна Степановна хотела показать своей старой родственнице, что хоть Ольховские и живут скромно, но лошадей породистых имеют в своих конюшнях. Марину это тоже, как неудивительно, устраивало. Будь ее воля, она максимально долго отсрочила свой приезд в Петербург, ведь он означал конец ее прежней жизни.
С самого начала решения поехать в столицу все пошло наперекосяк: сборы, само путешествие. Анну Степановну жутко раздражали местные постоялые дворы, и она срывалась на первом же, кто попадался ей под руку. Кроме этого, у одной из колясок сломалась рессора, и это обстоятельство задержало их в дороге еще на два дня. Марине чудился во всем происходящем некий тайный смысл, словно сама судьба препятствует их приезду в Петербург, словно что-то нехорошее ждет ее там.
«Верно, Загорский все же вернется в столицу, будто назло мне», — думала она. Ее мысли все время крутились вокруг князя, да и как же иначе, ведь среди множества книг, положенной заботливой няней ей в путешествие неожиданно нашелся ее старый альбом, который, как она прекрасно помнила, Марина хранила в сундуке под ворохом нижних юбок и кринолинов. Анна Степановна поклялась тогда дочери, что непременно уничтожит его, вот девушка и скрывала его от всех. Изредка бывало, когда на Марину накатывала какая-то странная тоска, она запиралась в комнате и доставала из своего тайника это свое драгоценное сокровище — девичий альбом, открывала ту самую заветную страницу и долго смотрела на нее.
Вот и сейчас, в пути, альбом постоянно манил Марину заглянуть внутрь него. Он лежал сразу под английским романом на сидении между ней и сестрой, и его яркая обложка так и приковывала взгляд. Неожиданно, поддавшись порыву, Марина покорно открыла его и посмотрела на ту самую страницу, где некая рука когда-то начертала строчки Байрона и нарисовала тонким черным грифелем собственный профиль. Как часто она любовалась им на балах воочию! Как часто с волнением ловила звук его голоса или тихий смех!
«Ты из смертных, и ты не лукава,
Ты из женщин, но им не чета...»
Эти строки Марина уже знала наизусть. Раньше она все время искала в них некий скрытый смысл. Теперь, спустя два года, — перестала. Теперь она понимала, что эти строки — просто приятный комплимент от самого завзятого циника и повесы Петербурга, но, тем не менее, они грели ее душу, ведь она знала, они шли от его сердца.
Марина снова посмотрела на рисунок. Когда они встретились впервые, Сергей Загорский выглядел иначе: гораздо моложе, черты лица были не так заострены, а линия рта мягче. Волосы были длиннее и свободно падали на воротник.
Ему двадцать один год, ей — тринадцать, совсем девочка. Она тогда училась в Смольном, благодаря связям и деньгам Софьи Александровны, где в это время заканчивала обучение и будущая графиня Ланская. Правда, в то время Марина не знала, как пересекутся их судьбы в будущем, поэтому имя старшей воспитанницы, так называемой ей тогда не было знакомо.
Марина торопилась в сад Смольного, чтобы забрать случайно забытую на скамье книгу. Собирался дождь, к тому же приближалось время обеда, и у Марины было всего несколько минут для того, чтобы взять книгу, подняться в спальни, а потом спуститься в столовую и оставить при этом свое отсутствие незамеченным классными дамами. Жюли обещала в случае необходимости что-нибудь придумать, но девушка не особо полагалась на фантазию подруги. Именно там, в саду у ограды она и столкнулась с Сергеем, который спрыгнул с высоты забора прямо перед ней, перепугав ее от неожиданности чуть ли не потери памяти и, как выяснилось, речи.
