— и безвозвратно влюбилась в мягкую голубую шерстку, огромные трогательные ушки и хитрые золотистые глаза. Он немножечко скрасил горе утраты. Лапушка — другого имени и быть не могло! Как и речи о том, чтобы расстаться с ним. Оставалось лишь догадываться, как этот редкий скрытный зверек оказался в городе.
За три года малыш подрос, стал размером со среднюю кошку. Рядом с хозяйкой не слазил с рук, а в ее отсутствие норовил прошмыгнуть в подвал — излюбленное место охоты на мышей.
Джулия запалила фонарь и спустилась по крутым каменным ступеням. Пошла по низкому сводчатому коридору мимо запертых кладовых и клетей. Одна из дверей была приоткрыта, выбивался лучик дрожащего света.
Джулия неслышно шмыгнула мимо, не желая смущать слуг, углубилась в коридор:
— Лапа! Лапа!
Ответом была лишь тишина, но обычно Лапушка охотился в помещении, где складировали пустые бочки. На подходе Джулия вновь прислушалась, уловила знакомое потявкивание — так и есть. Лапу всегда тянуло в подвал…
Она подняла фонарь:
— Лапушка!
Послышался тонкий мышиный писк, короткая возня, и вот из-за бочки сверкнули золотистые глаза. Лапа снова тявкнул — и уже со всех ног бежал к хозяйке, запрыгнул прямо на руки. Джулия прижала его к себе, буквально чувствуя, как тает сердце от касания к теплой мягкой шерстке:
— Ну, мы же договаривались, не сегодня!
Лапа умно взглянул и повел огромными ушами. Тявкнул в ответ. Джулия не сдержала улыбки и прижала его к себе еще сильнее:
— Пойдем, горе мое!
Она развернулась и пошла обратно, низко неся фонарь, чтобы не слепило зверька. Из приоткрытой двери доносился разговор. Джулия инстинктивно прислушалась
— …словно на похоронах.
— Перестань!
— Сеньора Марена, сказывают, до сих пор вся в слезах. И никак не уймется. Тоже мне, горюшко — одного знатного жениха на другого поменять.
Джулия почесала Лапу между ушами, чтобы зверек затих, и осторожно заглянула в кладовую. Две молоденькие служанки сливали из огромной бочки масло в глиняные кувшины. Одну она узнала — Наталина, кухонная девушка. Худая, светловолосая, с чересчур маленьким вздернутым носом и быстрыми злыми глазками. Вторую, краснощекую и круглолицую, Джулия знала только в лицо. Та толкнула Наталину локтем:
— Молчала бы ты, бессовестная! Уж глянула бы я на тебя, если бы тебя за чудовище просватали! А мне жалко сеньору. Так жалко, что сердце екает. Как представлю ее, бедненькую, в его черных лапищах — кровь стынет. Не пара он нашей сеньоре. Не знаю, куда Господь смотрит. Говорят, ничем он не лучше своего отца. А, может, и хуже. А тот, сказывают, от людей один пепел оставлял, если что не по нраву. Как же ей, миленькой, не убиваться?
Наталина пожала плечами:
— Да люди много что сказывают. Альфи — далеко, а со страху чего не наплетут.
Товарка скривилась:
— Ой, много ты знаешь! За стены Лимоза и нос свой не совала, а все туда — рассуждать, да господ судить. — Она кивнула на кувшин, который наполняла Наталина: — Глядела бы лучше, вон, перелилось!
Наталина отставила кувшин на каменный уступ и уперла кулаки в бока:
— Да господа твои, дура ты распроклятая, такие же люди, как и прочие. Знаю я, от чего так убивается твоя святая сеньора Марена. От того, что терпежу не хватило свадьбы с первым женишком дождаться. Даже и ума не приложу, как теперь выкрутится... Я-то видела, как наша сеньора…
Лапушка, чувствуя напряжение хозяйки, тихо зарычал. Слушать дальше не имело смысла, и Джулия решительно шагнула в кладовую. Служанки побледнели, быстро переглянулись. Наталина попятилась, опрокинула полный кувшин, и масло натекало глянцевой лужей.
Джулия отвесила мерзавке звонкую пощечину:
— Растяпа. — Она кивнула второй: — Вышла вон. Посмеешь сплетни повторять — узнаю. Брату расскажу.
Девушка низко поклонилась:
— Никогда, сеньора… — и юркнула в дверь.
Было слышно, как в коридоре затихают торопливые шаги.
Джулия поставила фонарь на уступ, посмотрела в лицо Наталины:
— Так что ты видела?
Та нервно покачала головой:
— Ничего, сеньора! Клянусь, ничего!
Джулия ухватила ее за руку повыше локтя:
— А ну! Говори!
Служанка разревелась, но эти слезы не тронули. Она хлюпнула носом:
— Видела, как второго дня сеньор Марки ночью под окно сеньоры Марены приходил.
— Дальше!
— Дальше — ничего. Безликим богом клянусь! Больше ничего!
Джулия тряхнула служанку:
— Кому еще вздор говорила?
Та качала головой, бухнулась в ноги:
— Никому! Жизнью клянусь, сеньора Джулия! Никому не говорила! И не скажу! Пусть язык отсохнет, если лгу! Глупая я! Глупая! Только не прогоняйте, сеньора!
Джулия убрала руку, преодолевая инстинктивное желание вытереть ее о платье:
— Если услышу хоть одну сплетню — буду знать, откуда она. Тогда сама передам тирану Альфи все, что ты тут говорила. И посмотрим: испепелит он тебя, или врут люди.
Наталина побледнела еще больше:
— Никогда! Никогда, сеньора! — она ухватила подол и принялась целовать ткань. — Никогда!
— Выйди вон! Приведи себя в порядок!
Наталина с трудом поднялась. В свете фонаря было видно, что ее шерстяная юбка залита маслом. Попятилась, непрерывно кланяясь, и выскочила в коридор.
Джулия прижала к себе Лапушку, чувствуя, как теплый зверек завозился от слишком крепкого объятия. Крутанулся, вытянул передние лапки ей на грудь
— Лапа, миленький… — Джулия прижалась губами к шелковистому лбу любимца. — Пусть Безликий бог отведет беду, но… что-то будет…
Джулия стояла посреди комнаты на низеньком жестком табурете и даже не следила за тем, что делают служанки. Замерла, как большая послушная кукла, позволяя наряжать себя. Платье цвета солнца, цвета радости, тепла и счастья, платье которое она собиралась надеть на желанную свадьбу сестры, заканчивали спешно. Портнихи и вышивальщицы неделю не спали. Теперь шитый золотом и жемчугом туалет казался неуместным, кричащим. Глупым. Было бы разумнее рядиться в траур, под стать проклятому жениху. Джулия даже хотела выбрать что-то из старого, поскромнее, но Паола не позволила, упорно именуя предстоящий кошмар праздником. Праздником, на котором счастливы все, кроме невесты. Но ведь это никого не волновало…
Сердце разрывалось за Марену, тем более, теперь, но Джулия все равно не могла в полной мере вообразить, что чувствует сестра. При всей безграничной любви, она не была на ее месте. Хвала Безликому богу — не была!
Служанки закончили перевивать сложную прическу жемчугом и нитями крошечных золотых цветов, завитые локоны падали на спину до самой талии. Альба поднесла
