— Нет. Я люблю тебя, Син, и я хочу поехать с тобой, но…
— Тогда давай надеяться, дорогая. Время идет, а Америка, страна больших возможностей, ждет. — Он выдержал паузу и добавил последний решающий аргумент:
— И там мы сможем пожениться без всяких хлопот. Там совершенно неважно, протестант ты или католик, или у тебя три головы, если ты оплатил стоимость брачного контракта.
Это окончательно убедило Джейд, и она с надеждой зашагала в сторону порта рядом с Сином. Там он один поднялся на борт корабля, чтобы переговорить с капитаном и получить разрешение на ее поездку. Когда он наконец вернулся, то сказал:
— Теперь главное не потеряться в этой суматохе, милая, но мне пришлось сказать капитану, что мы уже женаты, иначе ты не могла бы отправиться вместе со мной. Правда, наше путешествие будет не слишком шикарным.
Мне стоило больших усилий упросить капитана выделить нам помещение на двоих, это небольшая каюта за камбузом.
— За камбузом?
— Так называется кухня на корабле, — пояснил Син. — Была только эта возможность или закуток в трюме. — Видя ее озадаченный взгляд, он пояснил:
— Трюм находится под палубой, внутри корабля, там, где складывают весь груз. Там темно и сыро, немногим лучше, чем в темнице.
Джейд сморщилась.
— О, дорогая, мне так неприятно спрашивать, но не найдется ли у тебя немного денег, чтобы помочь мне оплатить твой проезд? Я буду отрабатывать свой билет, но твой идет сверх того, и нужно еще оплатить одеяла, еду и все остальное. Это не так много, как стоимость обычного билета, но…
— Сколько?
Син назвал сумму, равную половине ее сбережений.
— И еще немного на пирожные и фрукты для нас, которые придутся весьма кстати.
Хотя ей было больно тратить так много, Джейд вручила деньги Сину, уже мечтая о том дне, когда они попадут в Америку и станут мужем и женой, и рисуя в своем воображении дом и семью, которую они создадут в своем новом доме.
Положив в карман ее монеты, Син широко улыбнулся ей и поцеловал в губы, его глаза блестели так же ярко, как и ее.
— Не беспокойся, Джейд, — пообещал он. — Я позабочусь обо всем. О каждой мелочи. Главное, чтобы плавание прошло гладко, милая.
Гладкое плавание? Едва ли. По крайней мере не для Джейд. Как только корабль вышел из порта, ее начали одолевать приступы дурноты. К тому времени, когда они достигли океана, она не отходила от ночного горшка, слишком больная, чтобы осознавать, жива она или мертва в этой каморке размером с туалет, где постоянно стоял запах капусты, жира и готовящейся пищи, доносившийся из камбуза.
Прошла почти половина плавания, и Син постоянно был в угрюмом расположении духа из-за ее затянувшегося недомогания, пока наконец морская болезнь не отступила, и Джейд почувствовала себя немного лучше.
Все еще слабая, Джейд прибралась и проветрила все, насколько это оказалось возможно.
Лестью и хитростью она упросила кока дать ей свежей воды, чтобы помыться и вымыть голову, напомнив ему при этом, что она до сих пор не пользовалась положенной ей долей пищи и воды, хотя заплатила за это.
Когда Син освободился от своих обязанностей и вернулся в их каюту, он был приятно удивлен переменами.
— Господи, милая, как хорошо, что на твоем лице появился хоть какой-то цвет вместо ужасного зеленоватого оттенка. Я уже начал сомневаться, поправишься ли ты когда-нибудь.
Она больше не проводила все двадцать четыре часа у ночного горшка, и Син, казалось, поставил перед собой цель соблазнить ее как можно быстрее. Когда она сопротивлялась, настаивая на осуществлении брачных отношений после женитьбы, он возражал.
— Какое значение имеет пара недель, Джейд? Кроме того, мы путешествовали вместе и спали бок о бок все это время, так неужели ты думаешь, что кто-то поверит в то, что ты скажешь? Да каждый будет считать, что ты давно отдалась мне. Или тебя удерживает что-то еще? Может, твоя сердечная привязанность изменилась, и ты решила, что больше не любишь меня?
— Я люблю тебя, Син. Люблю.
— Тогда докажи это, Джейд, тем способом, каким женщина может показать мужчине, насколько он ей дорог. Тем единственным способом, который действительно что-то значит.
Он был так настойчив и так убедителен, с этими своими ласковыми улыбками, сладкими поцелуями и волнующей нежностью, что Джейд больше не могла сопротивляться ему.
Да и все его доводы действительно имели смысл. По всем признакам они уже были женаты, и она покорилась ему; только две недели отделяли выдумку от настоящего факта.
Вплоть до этой самой ночи, когда она, брошенная и подавленная горем, лежала одна в облезлой комнате гостиницы Ричмонда, Джейд ни разу не пожалела о своем решении отдаться Сину. Ни разу за все прошедшее время, четырнадцать прекрасный дней и ночей, наполненных восхитительной страстью и торжественными обещаниями, у нее не возникло и тени подозрения, что он способен на такой обман. Для нее их любовь, слияние их сердец и тел было столь драгоценным, столь незыблемым, что казалось даже слишком прекрасным, чтобы быть реальностью.
И теперь ей придется сполна заплатить за свою наивность. Она оказалась одна в чужом городе, без друзей и без гроша в кармане. Как она переживет это? Син не оставил ей ни монеты, чтобы можно было купить еду или дальше снимать их комнату в гостинице. И смывшись втихаря, он наверняка не удосужился оплатить их счет здесь. И сейчас ей предстояло сделать то же самое, иначе она рискует быть арестованной и заключенной в тюрьму.
— Будь ты проклят, Син О'Нилл! — тихо выругалась она. — Будь проклят навечно.
Подавив подступившие слезы, Джейд поднялась и стала складывать свои вещи в наволочку. Случайно скользнув взглядом по потрескавшемуся зеркалу над столиком, она увидела в своих глазах застывшее выражение опустошенности и отчаяния после этой прошедшей ночи. Ее заплаканное лицо покрылось пятнами, а глаза распухли от слез.
Взгляд в противоположную сторону отметил, что мягкий, серый рассвет уже забрезжил в темном окне. Наступало утро нового дня, а Джейд не имела ни малейшего представления, как проживет его. Он должен был стать днем ее свадьбы, но несколько резких грубых слов превратили ее мечты в пепел, а ее — из жены в брошенную женщину.
Джорджтаун, Кентукки, сентябрь 1866 г.
Священник Мэттью Ричарде сжался в кресле перед камином в своем кабинете и провел дрожащей рукой по своему бледному лицу.
Господи, думал он, как хорошо, что я не верю в совершение самоубийства, для этого, наверняка, должен быть какой-то особый день. Вот общий итог двадцати шести лет моих горестей и испытаний на этой земле.
Его голова откинулась на спинку кресла, словно он хотел дать возможность отдохнуть своему ослабевшему телу. К несчастью, он не мог сделать того же со своим рассудком, со своими мыслями. Тяжелый вздох вырвался из самой глубины его нывшей груди.
