— Мама, я только дойду до улицы Фобур-Сент-Оноре. Буду идти переулками, не выходя на бульвары. Обещаю тебе, меня никто и не заметит.
— Надеюсь, что нет, — с тревогой заметила леди Уолтем. — Но, мне кажется, эта шляпка очень заметна.
— Такие шляпки сейчас в моде, мама, — ответила Вернита. — Их носит весь Париж. Вот увидишь, все будет в порядке.
Она аккуратно сложила сшитую рубашку, упаковала её и огляделась.
— Если я немного задержусь, не беспокойся, — сказала она матери. — Я, может быть, на обратной дороге куплю молока — а если мне хорошо заплатят, то и цыплёнка!
— Если будешь разговаривать с принцессой, держи себя как леди, — почти машинально заметила мать.
— Ты думаешь, я похожа на леди? — горько заметила Вернита.
Она наклонилась и нежно поцеловала мать.
— По крайней мере, сегодня тепло, — сказала она, — но ты, мама, пожалуйста, лежи под одеялом и не пытайся вставать. Ты и так все время мёрзнешь!
При этих словах Верните вспомнилась прошлая зима. Денег на отопление не было, и Вернита с матерью проводили долгие холодные ночи, тесно прижавшись друг к другу и пытаясь согреться.
Порой Верните казалось, что это конец: на следующее утро их найдут в постели холодными, окоченевшими.
Часто она просыпалась среди ночи и долго лежала без сна, со страхом прислушиваясь к прерывистому дыханию матери.
Однако каким-то чудом они выжили.
Теперь Вернита поспешила на улицу, надеясь, что свежий воздух прогонит прочь головную боль — хотя сама девушка понимала, что её постоянные головные боли вызваны тяжёлой работой и недоеданием.
Дом, в котором они жили, сдавался внаём, и привратник, месье Данжу, обязанный взимать с жильцов квартирную плату и улаживать с ними все дела, охотно позволил двум бедным женщинам жить на чердаке, взяв с них символическую плату.
Возможно, месье и мадам Данжу и догадывались, что мать и дочь знавали лучшие времена, но никак этого не показывали.
Леди Уолтем и Вернита снимали комнату под фамилией Бернье. Эту фамилию выбрал для них ещё отец в первые дни «подпольной» жизни, объяснив, что во Франции она так же распространена, как в Англии — Смит или Джонс.
У месье и мадам Данжу была единственная дочь Луиза, ровесница Верниты.
Луиза старалась завести с Вернитой дружбу и не раз приглашала её с собой в дешёвое кафе или просто на прогулку по улице — так обычно проводила свой досуг небогатая молодёжь в Париже.
Однако Вернита каждый раз отказывалась, ссылаясь на то, что ей нужно заботиться о матери.
— Вы зря тратите свою молодость, мамзель Бернье, — много раз с упрёком говорила ей Луиза. — Смотрите, как бы вам не пришлось заплетать косы святой Екатерине!
Эта французская поговорка означала «остаться старой девой».
В разговорах с Луизой Вернита отшучивалась, но, оставшись одна, часто спрашивала себя, неужели ей суждено всю жизнь провести на холодном чердаке, не поднимая глаз от шитья, не видя никого, кроме немощной, на глазах угасающей матери?
Вернита тосковала по обществу своих сверстников, по долгим задушевным беседам с отцом и по книгам, которые они по вечерам читали вместе.
Сэр Эдвард дал дочери хорошее образование и приучил её к чтению. Порой Верните казалось, что от постоянной отупляющей работы её мысли и чувства погружаются в летаргический сон.
«Мне нужно достать еду для мамы, и как можно скорее», — сказала она себе, решительным шагом направляясь в сторону улицы Фобур-Сент-Оноре.
Вернита, как и обещала матери, пробиралась тёмными переулками, старательно избегая многолюдных бульваров и кафе под открытым небом.
Наконец девушка вышла на нужную улицу и без труда нашла особняк Шаро — роскошное здание, в котором сейчас жила её императорское высочество принцесса Полина Боргезе.
После коронации Наполеон возвёл своих братьев Жозефа и Луи в звание принцев. Тогда сестры императора, позавидовав невесткам, потребовали, чтобы брат даровал и им титул принцесс.
Они устраивали такие сцены, что однажды Наполеон заметил:
— Послушать моих сестёр, так получается, что я отнял у них законный, по праву им принадлежащий титул!
Однако слезы и мольбы сделали своё дело, и сестры императора получили право именоваться «их императорскими высочествами».
Особняк Шаро был громаден и величествен. На кованых воротах со столбами из чёрного мрамора красовался старинный герб, указывающий, что до принцессы Полины во дворце обитал дворянский род, имевший гораздо больше прав на гербы и титулы.
Пройдя через массивные ворота, Вернита оказалась в полукруглом дворе, окружённом высокой стеной.
Ей было не по себе. Что, если её просто выгонят вон? Тогда придётся снова нести свою работу в «Мезон Кларе» и получать жалкие гроши, которых едва хватает на хлеб.
— Что у вас за дело? — сурово поинтересовался привратник, очевидно, ничуть не тронутый молодостью и красотой Верниты.
Привратник был в зеленой ливрее — Вернита где-то слышала, что это любимый цвет принцессы.
— Я принесла для её императорского высочества бельё, которое она заказывала, — поспешно сказала она.
Произнеся эти слова, Вернита испугалась, что привратник просто возьмёт у неё узелок и отошлёт её прочь. Однако он пригласил девушку следовать за собой и ввёл её в холл, украшенный мраморными коршунами и росписью на стенах.
Напротив входной двери Вернита увидела широта лестницу, круто уходящую вверх.
Однако привратник не дал Верните долго осматриваться. Он ввёл её в будуар, где принцесса, полулежала на софе, разговаривала с каким-то человеком — что явствовало из беседы, портным. В сторонке дожидались ещё несколько посетителей.
На принцессе было зелёное полупрозрачное дезабилье, почти не скрывающее изящных очертаний классически правильной фигуры. Собеседник разложил перед ней на столике образцы материала судя по всему, объяснял покрой будущего наряда.
В «Мезон Кларе» Вернита слышала, что принцесса предпочитает знаменитому парижскому модельеру Леруа небольшой и довольно скромный дом моды «Ла Птит Леблан».
Но сегодня, судя по недовольному виду принцессы, и ткань, и эскиз платья были далеки от совершенства.
— В вашем платье нет шика, — говорила она, когда Вернита вошла в комнату. — В нем я не буду выделяться из толпы. Унесите это прочь и придумайте что-нибудь получше!
— Но, мадам… — попытался возразить портной, но принцесса тут же прервала его:
— Pardi[2]! Вы ещё осмеливаетесь со мной препираться?
Вспышка гнева исказила её божественно прекрасное лицо.
Газеты описывали принцессу Боргезе как идеал классической красоты; но теперь, увидев её, Вернита поняла, что даже самые пышные цветистые комплименты, расточаемые прессой, не могли в полной мере описать красоту Полины.
