Вся дрожа от страха и сама не понимая, как я решилась на такое, я вколола обратно на место шляпную булавку и встала на колени возле лежавшего мужчины. Глаза у него были открыты, но когда я наклонилась над ним, он их закрыл. В свете фонаря он показался мне совсем молодым, по крайней мере, не старше тридцати. У него были темные волосы и аккуратные усики, пальто и пиджак расстегнуты, карманы выворочены наизнанку Анри и его подружкой, искавшими деньги и ценности, одна щека вся в крови. Да и дышал он тяжело. Я даже подумала, не сломаны ли у него ребра.
На улице не было ни одного человека, кроме меня. Кое-где на четвертом-пятом этажах неярко светились окна, но какой мне от них прок? В такой час трусливые консьержки, стерегущие входные двери, ни за что не встанут со своих кроватей.
Я положила голову мужчины себе на колени и довольно сильно похлопала его по щеке.
– Месье...
Тут мне в голову закрались сомнения, и я заговорила по-английски. Французы обыкновенно думают, будто все англичане – блондины, но я-то знала, что это не так. У меня самой волосы были такие же темные, как у незнакомца. Апаш, верно, знал, что этот человек иностранец, ну а в таком случае он, скорее всего, англичанин.
– Сэр! Вы меня слышите? – спросила я. – Пожалуйста, очнитесь. Сэр?
Я довольно сильно защемила между пальцами мочку его уха, потому что уже начинала отчаиваться. Оставить его я не могла, он бы замерз в такую холодную ночь, значит, мне надо было куда-то его деть, а куда и как, если он не приходит в себя? Я вонзила ноготь ему в ухо и опять зашептала:
– Пожалуйста, о, пожалуйста, очнитесь, сэр.
К моей несказанной радости, он пошевелился, что-то пробормотал и попытался отвернуть голову. Тогда я начала его трясти, щипать за ухо, самым настойчивым образом просить его не впадать опять в бессознательное состояние. Он с трудом открыл глаза и, ничего не понимая, уставился на меня. Потом что-то спросил по-английски, но я ничего не поняла. Еще несколько минут мне пришлось повозиться с ним, чтобы поднять его на ноги. Я понимала, что он не в себе и мало что понимает, да и слова, которые он произнес совершенно нечленораздельно, не несли в себе никакого смысла. Однако постепенно до него дошло, что я хочу ему помочь, и в конце концов мне удалось поставить его на ноги, обхватив его за пояс и положив его руку себе на плечо. Простояли мы так, покачиваясь, какое-то время, а потом медленно пошли к моему дому, качаясь на ходу как пьяные.
Я помнила о своей сумке с туфлями, но о шляпе джентльмена забыла совершенно, пока не было слишком поздно. Оставить его одного, чтобы идти за шляпой, я не посмела. По пути мне пришлось все время подбадривать его.
– Так, так, сэр... Прямо, сэр. Еще один шаг, еще один, пожалуйста. Вот так, хорошо. Уже недалеко. Идемте, я вас...
Дважды за пять минут, которые нам потребовались, чтобы одолеть расстояние до дома номер восемь, он почти терял сознание и повисал на мне, и я чуть не падала с ним вместе, так что когда мы остановились около двери высокого темного здания, правая рука у меня горела огнем. Ключ висел у меня на шее, и каким-то образом мне удалось вытащить его, снять с шеи и вставить в замочную скважину. В холле слабо горела керосиновая лампа. Консьержка мадам Бриан всегда оставляла ее для меня, что свидетельствовало о ее неслыханной благосклонности ко мне. Мадам Бриан была женщиной со вздорным и неуживчивым характером и довольно острым языком, но за время, что я снимала комнату на шестом этаже, она вроде бы прониклась ко мне симпатией. Наверное, она видела, как я отшила ее муженька, не зная, что она стоит наверху. Гюстав был жирным лентяем, и она его презирала, в чем я была с ней полностью солидарна.
Прислонив своего полубесчувственного кавалера к стене, чтобы немного отдышаться, я в первый раз подумала, как мне удастся, если удастся, втащить его на шестой этаж, где я жила. Со многими из своих соседей я мило болтала в урочное время, но мне не надо было иметь богатое воображение, чтобы представить, что они мне скажут, если я подниму их в это время и попрошу помочь мне доставить наверх безденежного и раненого иностранца. Единственный, кто еще мог бы мне помочь, это полуирландец-полуангличанин Тоби Кент, снимавший комнату на одном со мной этаже, но он, увы, ушел в плавание.
Наверно, мы наделали много шума, потому что неожиданно появилась мадам Бриан в ночной рубашке и в ночном чепчике со свечой в руке.
– Господи! – воскликнула она, поглядев на нас. – Уж не вернулся ли сумасшедший англичанин? Пьяный?
– Нет, это не он. Это не месье Кент, – задыхаясь, ответила я. – Наверно, он турист, мадам. Я набрела на него, когда его избивали апаш со своей подружкой. Бедняжка, он в полном сознании, только уж очень избит. Они били его ногами, когда он лежал на земле.
Мадам Бриан пожала плечами.
– Наверное, у него оказался пустой бумажник – Она подняла свечу повыше. – А ты что с ним будешь делать, девочка?
– Ну не могла же я оставить его замерзать на улице, – словно прося прощения, проговорила я. – Вы ведь не будете против, если он отдохнет в моей комнате, а завтра, если понадобится, я позову к нему врача.
Она хмыкнула:
– У тебя появились деньги?
– Н-нет... – Пока я говорила, мужчина упал на колени, и мне пришлось наклониться, чтобы он не скатился по лестнице. – Я думала, может быть, мне удастся занять пару франков...
– Только не у меня, глупая девчонка, – совсем не сердито сказала мадам Бриан. – А ты его дотащишь к себе?
– Не знаю. Я не думала, что он так плох.
Глаза у меня наполнились слезами от охватившего меня отчаяния, потому что я совсем не представляла, что мне делать дальше.
Взгляд мадам Бриан загорелся злобой.
– Подожди, крошка, – сказала она. – Гюстав тебе поможет.
Она вернулась к себе, и через несколько мгновений я услыхала ее пронзительный голос и хриплый голос ее мужа. Мужчина, теперь сидевший на ступеньке, вдруг отшатнулся от стены и привалился ко мне, все еще не приходя в сознание, но я так устала, что взяла и закрыла глаза.
Через две минуты, шаркая шлепанцами, появился Гюстав в штанах на старых-престарых помочах. Жена отвергла все его возражения и дала пару наказов. Мы встали рядом с раненым и подняли его, положив его на руки и на плечи месье Бриану, а потом началось наше бесконечное восхождение по узкой лестнице. Месье Бриан согнулся вдвое под тяжестью иностранца. Он с трудом переводил дух, но все-таки умудрялся громко проклинать все на свете. Консьержка и я помогали ему, идя сзади, поддерживая, подталкивая, шепотом давая указания, а я еще все время благодарила его. Мадам же Бриан отпускала язвительные замечания.
Наверное, мы представляли собой довольно забавное зрелище, во всяком случае, когда мадам Бриан, шипя, обвинила своего мужа в том, что он хочет ее убить, свалившись на нее вместе со своей ношей, я не удержалась и хихикнула, хотя сама падала с ног от усталости. Время от времени несчастный стонал и что-то бормотал, вселяя в меня надежду, что он все-таки приходит в чувство.
