В то же время он пользовался ее зависимым положением. Строго требовал исполнять домашние обязанности и даже заставлял, чтобы она развлекала его гостей – и это еще до того, как здоровье его жены ухудшилось настолько, что она больше не могла выступать в роли хозяйки дома.
Из-за матери Чарити отклонила несколько предложений. Это не было большой жертвой, впрочем, потому что ни один из этих мужчин ей не нравился.
А кроме того, она поняла, что является как бы буфером между матерью и их домашним тираном, который будет счастлив помучить свою бедную жену, если Чарити исчезнет и ему придется выбирать себе новую жертву.
К несчастью, матери явно не повезло с выбором мужа, сделала вывод Чарити после двух месяцев пристального наблюдения.
Необыкновенная красота Эмили сыграла с ней в конце концов плохую шутку. Со своим интеллектом Эмили могла бы найти себе лучшего партнера из всех тех, кто был счастлив ухаживать за ней. Она не была виновата, что мужчины обращали внимание только на ее красоту.
Так было с первым ее мужем. Она пленила его красотой, но не смогла заинтриговать.
Нельзя ее было обвинять и в недостатке той энергии, с которой она старалась удовлетворить своего второго мужа. Эмили не понимала мужчин, хотя они ее любили. Они клялись ей в вечной любви, а получив то, что хотели, не пытались скрывать наступающего очень скорого безразличия и покидали ее, как потрепанный корабль в бурном море.
Постепенно она ушла в мир своих болезней. Возможно, сначала выдуманных, но слишком реальных, во время второго брака. И теперь ей уже недолго осталось, напомнила себе Чарити.
Несмотря на глубокую жалость к несчастной женщине, которая всегда была для нее любящей матерью, Чарити молилась, чтобы конец ее был по возможности быстрым – ради Пруденс и ради нее самой.
Лишь она одна знала, что темные круги у нее под глазами были не следствием усталости, а следствием постоянного страха за сестру.
Пруденс взрослела медленно, но уже проскальзывало в чертах ее лица и великолепных пропорциях тела обещание красоты изумительной, неповторимой. В последние месяцы она вся так и расцвела, превратившись словно в младшую копию своей красавицы-матери, какую Чарити помнила ее еще с детства. Чарити очень боялась, что Брендан Райан тоже заметит метаморфозы, произошедшие с ее сестрой. Эти новые страхи не могло успокоить даже сознание того, что Пруденс еще слишком юная. Ведь Чарити сама была ненамного старше сестры, когда они приехали в Гринхилл, а для сладострастной натуры Брендана не существует никаких преград. А совсем недавно Чарити заметила, что он посматривает с удовольствием на ее сестру. И облизывается на нее как кот на сметану. Ужас закрался тогда ей в душу. Пруденс такая невинная!
И к тому же она унаследовала от матери характер ласковый, нежный. Она не способна сопротивляться более сильной воле.
Чарити уже давно стала задумываться об их будущем. С тех пор, как ей стало ясно, что Эмили не выкарабкается из своей болезни.
Позднее мысли о более четком плане осаждали ее постоянно. Действительно, был необходим план, который поможет им уехать из Гринхилла, а также из Ирландии. Но пока ничего конкретного она не придумала.
Долгими ночными часами, когда она сидела у постели своей матери, Чарити перебирала в голове разные идеи, отбрасывая их одну за другой как непрактичные или трудные для выполнения. А в последнюю ночь мысли ее крутились еще быстрее. Чарити подхлестывало то, как насмешливо глянул Брендан на нее за обедом: он понял, что она заметила его откровенные взгляды, обращенные на Пруденс.
Будто тяжесть всего мира легла на плечи Чарити, когда она усталым шагом вошла в столовую.
У нее почти не было аппетита в эти дни. Но она знала, что очень важно поддерживать свои силы, ибо самый тяжелый день еще впереди.
И еще так много надо было решить…
Это случилось через пять дней.
Было половина второго ночи. Чарити разожгла камин в комнате больной и вернулась на свое место у кровати. Мама вдруг открыла глаза.
Выражение ее лица было крайне встревоженным. Чарити взяла ее хрупкие дрожащие пальчики в свою ладонь и слегка пожала.
– Что с тобой, мама? – спросила Чарити. – Тебе больно? Я приготовлю настойку.
Пальцы матери почти невесомо пожали ладонь и задержали руки Чарити.
Бледные губы Эмили прошептали:
– Нет, нет, Чарити, я никогда… прости меня… я… я так виновата…
Голос оборвался и дыхание стало более частым, но глаза по-прежнему смотрели требовательно на дочь.
– Пожалуйста, мама, не волнуйся. Тебе не за что просить у меня прощения.
– Есть, да… я… я не знала, что делала. Прости меня.
– Не за что мне прощать тебя, мамочка. Ты всегда старалась как могла.
Слезы хлынули из глаз миссис Район. Она плотнее сжала губы, перед тем как сказать более окрепшим голосом:
– Нет, я всегда была слабая, но… ты достаточно сильная. Обещай… обещай мне, что позаботишься о Пруденс.
– Обещаю, мама. Я увезу ее отсюда.
После этих слов напряжение, охватившее все тело миссис Райан, ослабло.
– Мое бедное дитя, – пробормотала она едва слышно.
– Пожалуйста, не волнуйся. Закрой глаза, мама, отдохни.
Лежащая на кровати женщина повиновалась этому приказу. Ее веки медленно опустились, а губы замерли и помягчели. Чарити вздохнула порывисто.
До ее сознания дошло, что умиротворенность, с которой заснула ее мать, не имеет ничего общего с земным миром. Эмили Уиксфорд Райан Леонард умерла, не дожив одного месяца до своего дня рождения.
Чарити несколько долгих секунд сидела неподвижно, глядя в лицо матери, а слезы, молчаливые слезы, струились по ее щекам.
Наконец она бережно и нежно положила ее руку обратно на покрывало. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и пошла будить преданную служанку Эмили, которая была с ней неотлучно еще со времени ее первого брака.
У Чарити мелькнула мысль, что, может быть, до утра не говорить ничего сестре. Но она была убеждена, что это поможет Пруденс, если она увидит умиротворенное лицо матери, страдавшей от боли и несчастья – некогда такое прекрасное лицо…
Несколько минут спустя Чарити, оставив Лили с ее мертвой хозяйкой, поднялась по лестнице, ведущей в комнату сестры.
Никогда старый дом не бывает абсолютно тихим, даже в полночь. Пока Чарити шла, где-то что-то поскрипывало, раздавались таинственные шорохи и звуки.
Качающийся круг света от лампы, которую она несла в руках, лишь слегка рассеивал густые тени в темном коридоре. Но у нее и не было желания видеть окружающие ее вещи четко и ясно.
Только очень короткий период, в самом начале, она была счастлива в этом доме. А в последние годы она привыкла смотреть на него как на тюрьму.
