— Правда? Сначала и я чувствовала некоторую нервозность. Но не страх. Удивительно, но, начиная с самого детства, я не могу вспомнить, чтобы я по-настоящему чего-то боялась.
— Твоя храбрость стала одним из первых качеств, которое восхитило меня.
Она отвернулась от света свечи.
— Хотя я никогда не чувствовала страха… — начала она. Он обнял ее:
— Ну?
— Ну? — Она засмеялась.
— Хотя ты никогда не чувствовали страха… ну, а дальше?
— Тебе повезло, что у моего папы отменное здоровье.
— Ты уходишь от темы.
— Разве? Если бы мой отец умер прежде, чем любая из его дочерей вышла замуж, нам с тобой не пришлось бы никогда встретиться. Я жила бы в бедности в коттедже, с мамой и всеми моими сестрами. Сестры Бингли могли бы прослышать о нашем тяжелом положении и послали бы нам какие-то из своих старых платьев.
— С превеликим удовольствием, надо думать, — засмеялся Фицуильям.
— Скорее всего, — она приподнялась на локте. — Добродетель должна иметь земную, а не только небесную награду.
Она погасила свечу.
— Это ваше предназначение — дарить мне земную награду, госпожа?
Она тихонько засмеялась в темноте.
Леди Кэтрин условилась принять некоторых гостей весной и уехала домой в Кент. Полковник Фицуильям вернулся в свой полк. Китти Беннет томилась в Хартфордшире, постоянно, но безуспешно докучая отцу, на каждом шагу уговаривая его разрешить ей вернуться в Лондон.
Их отсутствие никак не повлияло на Элизабет в ее первом лондонском сезоне.
Она с восторгом пользовалась каждой возможностью бывать с сестрой Джейн, теперь миссис Бингли. Дружба Бингли с Дарси гарантировала удовольствие при их частых встречах для всех четверых. Она также наслаждалась обществом Фоксуэллов и их круга, хотя теперь этот круг оказался сужен из-за отсутствия внимания со стороны леди Кэтрин.
К марту всему фешенебельному светскому Лондону стало ясно, что миссис Фицуильям Дарси неколебимо пользуется уважением маркизы Инглбур. Даже если кто-то из прежних знакомых Дарси и проявил некоторую холодность, когда им впервые представили Элизабет, она и не заметила этого. Дарси понял, что причиной было влияние его тети, и больше не обращал на них внимание. Их попытки восстановить знакомство были встречены Дарси с холодной вежливостью.
Элизабет давно научилась применять свое остроумие, чтобы дистанцировать себя от незначительного положения, которое жизнь определила для нее при рождении. Дамы, приготовившиеся быть добренькими с провинциальной девочкой, из-за которой Дарси столь необъяснимым образом потерял сердце (и разум), столкнулись с невостребованностью их снисходительности. Это ее общества искали (а не она искала их общества) сначала из-за ее успеха у маркизы, но позже в равной мере из-за ее собственного обаяния и остроумия. И все же нельзя было утверждать, что все они сумели бы оценить эти ее качества, не окажись она столь удачливой, чтобы приобрести уважение леди Инглбур.
Круг ее милости неизбежно становился частью жизни четы Дарси. Однако Элизабет знала, что Дарси не любил тот дом, заполненный странными, на его взгляд, людьми, и бывал там лишь постольку, поскольку этого требовала учтивость.
Таким образом, те дружеские отношения, которые складывались у нее с людьми, в какой-то степени отдаляли их друг от друга. Элизабет съездила вместе с миссис Куртни с визитом к мисс Уиттэйкер со специальной целью спеть брату и сестре. Мистер Уиттэйкер объявил, что его вдохновляет ее пение. Полуприкрыв веки, он изящным жестом повернулся к сестре:
— Милая Белла, моя душа требует поддержки! Меня переполняют чувства.
Арабелла позвонила, чтобы подали чай.
— Я полагаю, мне следует в будущем проявлять больше осторожности и принимать во внимание чувствительность моей аудитории, — сказала Элизабет как можно ласковее.
Мисс Уиттэйкер улыбнулась ей медленной, понимающей улыбкой и перевела разговор на другую тему, подальше от чувств своего страдающего братца.
— Я нашла ваше исполнение восхитительным, миссис Дарси, и надеюсь, что мне еще представится возможности слышать вас.
— Вы очень любезны, мисс Уиттэйкер. Я не заслуживаю добрых слов своих слушателей, поскольку слишком редко утруждаю себя занятиями вокалом.
— Молю вас, не становитесь слишком совершенной. Обаяние вашего исполнения кроется в вашей естественности.
Они продолжили разговор о музыке, в то время как джентльмен погрузился в артистическую тишину. Элизабет попросила мисс Уиттэйкер сыграть для нее.
— Нет, Арабелла! — вскричал ее брат, откидываясь на подушки дивана. Я слышу жалобный крик; моя муза призывает меня. Ты не должна прерывать мое страдание ради удовольствия, произведенного твоими звонкими пальцами.
— Ты и впрямь невыносим, Перегрин, — сказала его сестра.
— Неужто, сестра? — невозмутимо переспросил он и повернулся к Элизабет. — Вы должны стать моей музой. Помните, какие слова написал бедный Гловер для двух песен в своей следующей комедии?
— Почему же бедный? Отыщется немного драматургов, которые пользуются такой популярностью, как он, в столь молодом возрасте.
— Я утверждаю, что он может написать приличную комическую пьесу, но он полностью лишен музыкального таланта. От вас, мадам, я получил вдохновение для создания мелодии, позволив ему превратить самые недавние его поэмы в песни. Мне надо будет немного переделать его строчки, чтобы они легли на музыку.
— Миссис Дарси совсем не интересует твое вдохновение, Перегрин, — заметила Эмилия.
— Эмилия, дражайшая, ты режешь меня по-живому. — Подавив зевок, Уиттэйкер снова откинулся назад, одной рукой отбивая медленный ритм в воздухе. Элизабет не могла не улыбнуться, и запоминала свои впечатления, чтобы затем описать сценку отцу.
Как-то утром в почте, поданной во время завтрака, Элизабет обнаружила результат того вдохновения Уиттэйкера: две песни, под названием «Песни птиц», были посвящены ей.
— Невероятная дерзость, — пробормотала она. Просмотрев написанное, она остановила взгляд на строчке «Мои крылья сломаны об эту клетку» и побелела от гнева.
— Что-то не так, Элизабет? — поинтересовался Дарси.
— Мистер Уиттэйкер прислал мне несколько песен собственного сочинения на стишки мистера Гловера и посмел проявить достаточную дерзость, чтобы посвятить их мне.
— Ты желаешь, чтобы я позаботился об этом, моя дорогая?
Она не колеблясь, ответила:
— Прошу тебя, позаботься, пожалуйста, — и, вручив послание лакею, чтобы тот передал его мужу, добавила: — Они действительно не стоят того, чтобы ты даже читал их, Фицуильям.
