— Теперь я вновь узнаю тебя, мой Уоррен! — восторженно воскликнула Марианна, обнимая Гастингса.
Маргарита же, плача от радости, схватила руку капитана и подвела его к Гастингсу, который крепко пожал его руку.
— Я знала! — воскликнула Маргарита. — Он не мог остаться неумолимым. Люби его, мой Эдуард, как я любила его всю жизнь.
Вдали раздались выстрелы и звуки рога.
— Там, — заявил Гастингс, — охотятся за тигром, страшилищем дебрей, а здесь людское высокомерие и предрассудки, более жестокие, чем тигр, побеждены любовью. Но, друг мой, я должен поставить вам одно условие.
— Здесь больше нет губернатора Индии, — улыбнулся капитан. — Теперь заговорил отец, а от него мы примем всякое условие, всякое его желание является приказанием для нас.
— Я доказал вам, — продолжал Гастингс, — что умею презирать светское высокомерие, но ради вас самих и Маргариты я считаю нужным с ним считаться. Все, что произошло здесь, должно для всех остаться тайной. Для глаз света вы находитесь теперь в Англии, а Маргарита, больная, лежит у себя в комнате, в губернаторском дворце.
— Благодарю тебя, отец, благодарю тебя! — воскликнула Маргарита, целуя руку Гастингса.
— Поэтому, — продолжал Гастингс, — Маргарита должна тайно вернуться в Калькутту и, выздоровев, выйти из своей комнаты; вы же, капитан, должны отправиться в Лондон.
— В Лондон? — воскликнул капитан, и в глазах его мелькнуло недоверие.
— Так должно быть, — заверил Гастингс. — Все думают, что вы там, и для всех вы должны оттуда вернуться, а так как вы теперь мой друг и навеки принадлежите мне, то я требую, чтобы вы оказали мне там важную услугу, для которой я вас предназначал. После вашего исчезновения лейтенант Бантам повез мои доклады в Лондон. На днях отходит корабль — он уже готов к отплытию. Вы поедете с ним и исполните в Лондоне все мои поручения. До отхода корабля вы тайно поживете в Калькутте, сохраняя свое инкогнито и на корабле, и только в Лондоне появитесь опять в качестве капитана Синдгэма. А я тотчас по возвращении с охоты торжественно объявлю о вашем обручении с дочерью Марианны. Теперь я сдержу свое слово.
— Разлука тяжела, — вздохнул капитан, — но я вижу, что она необходима, и видит Бог, — прибавил он вполголоса, обращаясь к Гастингсу, — я принес чести и имени Маргариты еще большую жертву.
Гастингс молча пожал ему руку:
— Вернитесь в свою пещеру, я все устрою!
Когда капитан и Маргарита входили в пещеру, оттуда вышел Наразинга и бросился к ногам Гастингса.
— Ты сохранял верность своему господину, — ласково потрепал Гастингс его по плечу, — а верность редко встречается на свете.
Камень придвинули вновь, и Гастингс затрубил в маленький охотничий рог, висевший у него на руке. Через несколько минут появились шикарии.
— Я упустил оленя, — проговорил Гастингс, — в кустах охота слишком утомительна, я не хочу ее продолжать. Оленя, которого я убил, надо отнести в лагерь. Ласкариев можно отпустить, но леди устала и прямо отсюда вернется в Калькутту. Сюда нужно будет принести закрытый паланкин, возьми только самое необходимое количество людей, и пусть они ждут у лагеря. Ты один будешь сопровождать носилки, а мне приведи сюда двух самых быстрых лошадей, и, пойми меня хорошенько, ты будешь молчалив, как рыба.
— Ваша милость меня знает! — обиделся шикарий и исчез в кустах.
Гастингс постучал в камень, пещера открылась, и он вошел с Марианной внутрь. С интересом рассматривал он убранство. Маргарита быстро приготовила что-то и, сияя от счастья, угощала мать и ее мужа, которого вновь стала называть отцом.
Гастингс находился в приподнятом настроении, и он несколько раз нежно обнимал Маргариту, казалось, что у него с груди упала тяжесть, от которой он сильно страдал. Он опять чувствовал себя сильным и свободным, как всегда, когда боролся со светом, зная, что может победить его собственными силой и волей. Марианна как будто помолодела, а Маргарита и капитан радовались, как дети.
Скоро из кустов вышел шикарий с двумя лошадьми.
— Давай мне лошадей, — крикнул Гастингс, — и вернись к носилкам. Когда услышишь мой рог, придешь сюда!
Шикарий поклонился, передал своему господину поводья и снова исчез в кустах. Остальные вышли из пещеры.
Гастингс торопил с прощанием. Лошадей он оставил капитану и Наразинге. Он повел Марианну и Маргариту, грустным взглядом прощавшуюся с тихим убежищем, через чащу к большой дороге, где стоял паланкин. Вдали, отвернувшись, стояли носильщики и шикарии. Марианна с дочерью вошли в паланкин. Занавески задернули, и Гастингс затрубил в рог. Шикарий подвел носильщиков и громко затрубил по направлению к лагерю.
Вскоре подъехали верхом слуги и повозки со служанками. Никто не подозревал, что в паланкине сидят две дамы, а не одна; из паланкина вытащили палки, прикрепили его к запряженной быстроногими волами повозке и поехали по направлению к Калькутте. Со стороны джунглей все еще раздавался шум погонщиков, рев тигров и выстрелы охотников.
— Возьми мою лучшую лошадь, — приказал Гастингс главному егерю, — и проводи паланкин. Позаботься, чтобы его оставили в парке у входа в комнаты леди и чтобы никого там не было, когда леди выйдет из паланкина. Слышишь, никого!
Очень быстро они доехали до Калькутты. Паланкин подвезли к веранде, ведущей в комнаты дам. Шикарий заранее распорядился, чтобы, кроме старых горничных, никого не было. Сам же он со всеми слугами удалился, и Маргарите удалось незаметно пройти в свою спальню, где ее со слезами радости встретили обе служанки.
Настал конец тишине, так долго царившей на дамской половине дворца: громко раздавалось ликование по случаю выздоровления всеми любимой дочери губернатора. Никому не приходило в голову, что за болезнью барышни могло что-либо скрываться, а что мог думать шикарий — осталось навеки погребенным в его душе. Что бы ни говорили о коварстве и хитрости индусов — индусский слуга умеет свято хранить тайну своего господина.
Гастингс вернулся в лагерь и ожидал в своей палатке возвращения охотников. Скоро они явились с добычей сегодняшнего дня: пятью огромными тиграми. Лорд Торнтон сиял от гордости, на этот раз он по всем правилам убил могучего тигра метким выстрелом в затылок.
Удивленные внезапным отъездом леди Гастингс, все решили, что охота утомительна для женщин и естественно, что она захотела вернуться домой к больной дочери; да и присутствие леди все-таки стесняло свободу лагерной жизни. Поэтому ужин, к которому все собрались в большой палатке, прошел без нее еще веселее и непринужденнее, чем накануне. Мужчины пили, не стесняясь, и только строгие магометане оставались верны заветам своей веры.
