— Будьте начеку, никого не дразните. Не вздумайте ввязываться в сражение. У вас одна задача — как можно скорее дойти до Алжира.
Многие монархи и кондотьеры охотно согласились бы помочь Папе Римскому заполучить свои галеры: им за это перепадет значительная часть богатств, находящихся в трюмах. Христианские монархи что-то не очень раскошеливаются на крестовые походы; время от времени о них заговаривает Карл Габсбургский, но пока все это — одни разглагольствования. Однако Испания, непосредственно заинтересованная в благополучном завершении плавания галер, поскольку на одной из них находятся родственники Карла — супруги Комарес, располагает военными портами вдоль всего побережья Италии, Сардинии и Сицилии. Порты эти захудалые, со старыми и неуклюжими, зато многочисленными и хорошо вооруженными кораблями.
А этот маркиз де Комарес — крепкий орешек: высокого полета и со связями. Вернувшись на свободу, он станет беспощадным врагом. И все же Хайраддин доволен, что маркиз не погиб во время абордажа: он будет нелишней фигурой в переговорах с Карлом Габсбургским. Сбить спесь с испанских монархов — давняя мечта Краснобородых, так что пленение маркиза де Комареса — большая удача.
Спустившись в гавань, Хайраддин проверяет, что уже сделано на папских галерах и что еще предстоит сделать. Прежде чем выйти в плавание, нужно привести в порядок трюм, где находятся гребцы. В таких условиях люди не могут грести в полную силу. Для серьезной реконструкции нет ни необходимой верфи, ни времени, но можно усовершенствовать откачку воды и наладить вентиляцию.
Между тем на небольшой площадке подготавливается церемония дележа добычи. Дележка захваченных в бою трофеев между всеми членами экипажа обычно приводит в изумление пленных: им кажется нелепым, что капитан, возглавлявший столь рискованное предприятие, делится потом захваченным добром с другими членами экипажа. Они не знают, что такой дележ — гениальная придумка Аруджа, пришедшая ему в голову, когда он был совсем еще молодым и хотел иметь на своих парусниках только надежных людей.
2
Папских солдат и испанцев препроводили в пещеры, которые берберы уже многие годы использовали под склады и жилье. Здесь можно укрыться от непогоды и неожиданных встреч, а в минуты грусти предаться воспоминаниям о далеком родном доме.
Пещеры удобны и хорошо обустроены, но пленникам остается лишь гадать, где именно они оказались, так как на глазах у каждого повязки — обрывки белья, в которых еще можно распознать бывшие рукава, манжеты, воротнички или полоски грубой парусины и лоскутки тонкого атласа и бархата.
В самой просторной пещере собраны знатные господа, офицеры, богатые купцы, казначеи и мастера — в общем, цвет общества, плывшего на папских галерах. Почти все они в своей собственной одежде, не очень даже пострадавшей в жаркой битве. Разве что у некоторых не хватает какой-нибудь детали костюма, зияет дыра на платье, прибавилась пара пятен, болтаются оторванные кружева или ленты.
Пленники могут расхаживать, сидеть и даже лежать на удобнейших диванах: пещера обставлена роскошной мебелью. Те, кто хочет по достоинству оценить ее изысканность, осторожно все ощупывают, хотя это и трудно, поскольку руки у всех связаны за спиной.
— А у меня стул с инкрустацией, — удивленно говорит какой-то купец своему соседу.
— Вы бы пощупали эту камчатную обивку! — отвечает ему сосед, проводя пальцами по софе, на которой он возлежит. — Прекрасная вещь! Наверняка ее где-нибудь украли.
Пещеры освещены пламенем дорогих свечей, хотя пленники ничего не видят. На это обратил внимание опытный Жан-Пьер де Лаплюм, потянув носом воздух.
— Просто поразительно, — шепчет он Комаресу, надеясь вызвать из того хотя бы словечко. — Чувствуете, какой чудесный аромат источает тающий воск?
Все остальные пытаются подбодрить себя болтовней. Но Жан-Пьеру поговорить больше не с кем, поскольку его и испанского гранда посадили подальше от остальных в глубине пещеры, на одну из длинных деревянных скамей, похожую на скамьи церковных хоров. Они, конечно, не связаны, и де Лаплюм мог бы встать и поискать себе менее спесивого соседа, но, по мнению капитана, не подобает офицеру столь высокого ранга ковылять на ощупь в поисках собеседника, готового одарить его дружеским словом.
Комарес ужасно зол: ему непонятно, где же их высадили. Он чувствует свою беспомощность, так как, не ориентируясь на местности, не в состоянии определить, удастся ли отсюда бежать и можно ли рассчитывать на помощь какого-нибудь союзника. Но неосведомленность его объяснима — ведь не он командовал галерами и не в его функции входило изучение карт этой части моря. Во всех случившихся и грядущих бедах виноват, конечно, один де Лаплюм. Этот тип недостоин звания не только капитана, но даже простого матроса или солдата и вообще настоящего мужчины. Ко всему он еще и ужасный болтун.
Адмиралу же просто необходимо выговориться, чтобы потопить в словах стыд и обиду. Больше всего ему неприятно, что Краснобородый, совершенно уверенный в своей победе, ограничился при нападении одним галиотом и сумел обвести их вокруг пальца.
— Конечно же, ваша милость, он был совершенно уверен, что обведет вас вокруг пальца! — с готовностью откликается Комарес.
Этот проклятый испанец остается спесивцем даже тогда, когда вата, которой подбиты его колет и штаны, так и лезет клочьями наружу. Маркиз де Комарес злится на адмирала и считает его виновником своих несчастий, но, в конце концов, никто же не заставлял его отправиться в Рим морем, мог бы ехать сушей со всей своей свитой официального посланника. Когда де Лаплюм предложил Комаресу свои услуги, тот легкомысленно принял его предложение с удовольствием, надеясь на приятное морское путешествие, которое к тому же позволит сэкономить на дорожных расходах, а еще, скажем прямо, рассчитывая посмотреть, как живут и что замышляют люди на папских галерах. Такие посланцы по особым поручениям, как он, должны собирать в пути всевозможные сведения, за это они неплохо получают, имеют титулы и вообще всяческие выгоды.
Ход мыслей Жан-Пьера де Лаплюма прерывает неожиданный шум. До его слуха доносится скрип двери, потом одновременное бряцание копий берберского караула — так бывает, когда военные одновременно отдают кому-то честь.
— Предоставьте этим господам большую свободу, развяжите глаза и позвольте двигаться сколько угодно, — спокойно приказывает Хайраддин, но эхо, возвращенное скалистыми сводами пещеры, придает его словам особую торжественность. — Теперь уже не нужны ни повязки на глазах, ни веревки.
