– Конечно, – сочувственно отозвалась служанка и сунула бумажку с адресом плотника в карман. – Я схожу с ним, пускай снимет мерку с меня.
Оливия улыбнулась.
– Спасибо. Уже одна только мысль, что они заказаны, будет утешать меня, пока я буду тут сидеть. Это было бы не так ужасно, если б я находилась в каком-нибудь другом месте – у тетушки Юстас, к примеру, или дома.
– Ах, леди Оливия, да вы как будто скучаете по дому! – поддразнила горничная. – Думайте об этом испытании как о части вашего великого приключения. – Она подмигнула и подала Оливии книгу. – Самое главное, чтобы вы поправились и мы поскорее отправились к вашей тете. И ничего с вами не случится, если пару деньков посидите тут. – Хилди набросила на плечи накидку и заторопилась к двери. – Вернусь перед ленчем. Постарайтесь до тех пор отдохнуть.
– Постараюсь, – твердо пообещала Оливия.
Она уже минуты три смотрела в книгу, когда раздался стук в дверь. Машинально Оливия опустила ногу на пол, чтобы встать, но потом опомнилась и крикнула:
– Кто там?
– Джеймс. – От низкого тембра его голоса сердечко сладко екнуло. – Хочу узнать, что сказал доктор.
Она схватила шаль с бахромой со спинки стула и прикрыла ею забинтованную ногу. Проклятое тщеславие.
– Мне рассказывать обо всем через дверь или ты войдешь?
Джеймс повернул ручку – Оливия даже не знала, заперта ли дверь – и вошел в комнату, спрятав за спину какой-то сверток.
– Я не помешал?
Оливия вздохнула.
– Чему здесь можно помешать? Хилди отправилась по поручению, а я вот сижу и думаю, как мне пережить двухдневное заточение в этой комнате.
– Распоряжение доктора?
Она кивнула, и Джеймс протянул ей плоский сверток в коричневой бумаге.
– Может, это избавит вас от скуки.
Пока она разворачивала бумагу, он присел на край кровати, такой красивый, каким мужчина просто не имеет права быть.
Под коричневой упаковкой обнаружилась кремовато-белая веленевая бумага и несколько угольных карандашей. Тепло растеклось по всему телу, и она воскликнула:
– Какая прелесть!
Это был первый подарок от Джеймса.
Жестом указав на рисовальные принадлежности у нее на коленях, он проговорил:
– Это поможет скоротать время.
– Где ты их раздобыл?
– В деревенском магазине. Мне надо было чем-то заняться, пока доктор тебя осматривал, вот и отправился посмотреть, что здесь да как. – Он так прелестно нахмурился, что если бы Оливия не знала Джеймса, то могла подумать, что он беспокоится. О ней.
– Спасибо. – И хотя бумага и угольные карандаши были не бог весть каким подарком, она им обрадовалась больше, чем если бы ей подарили драгоценности.
Он наклонился к ней, опершись локтями о колени.
– Твоя лодыжка… надеюсь, перелома нет?
– Растяжение. Что ж, поделом мне.
Оливия хотела просто пошутить, но Джеймс взял ее руку в свою и твердо сжал.
– Не говори так. Я тоже виноват и собираюсь загладить свою вину.
Бог ты мой! С каждой минутой становится все интереснее.
– И как ты намереваешься это сделать?
Его чуть-чуть шершавая ладонь погладила ее руку, рассылая приятное покалывание по всему телу.
– Могу составить тебе компанию – пока не наскучу.
Оливия попыталась представить, как может Джеймс ей наскучить… и не смогла. Ее заключение вдруг показалось не столько наказанием, сколько подарком судьбы. Его безраздельное внимание целых два дня? Ни о чем более привлекательном она и мечтать не могла.
– Что ж, хорошо. – Она кокетливо улыбнулась. – Можешь начинать развлекать меня.
* * *
В голове Джеймса промелькнуло несколько весьма заманчивых вариантов времяпрепровождения, и он натужно сглотнул.
– Чего бы тебе хотелось?
Она многозначительно вскинула бровь, и одного этого уж хватило, чтобы в паху у него затвердело. Проклятье.
Поднявшись, он взъерошил рукой волосы.
– Не желаешь ли порисовать? Я мог бы поставить несколько предметов для натюрморта. Быть может, кувшин или какие-нибудь фрукты…
– Фрукты?
Джеймс пожал плечами.
– Разве не это обычно рисуют?
– Возможно, но я не нахожу яблоки или апельсины особенно… вдохновляющими. Как художник, я имею в виду.
– Стало быть, ты предпочитаешь пейзаж? – Он прошагал к окну, отдернул потрепанную штору и окинул взглядом почти пустой двор придорожной гостиницы. Пространство ограничивали несколько чахлых деревьев, но главной его чертой, к сожалению, была грязь. – Боюсь, что вид здесь не очень.
– Кто сказал? – озорно спросила Оливия.
Джеймс обернулся и обнаружил, что она улыбается и смотрит на него как на статую, которую собирается приобрести. Взгляд ее блуждал по его груди, талии, ногам до самых носков сапог. Она даже откинулась на стуле, словно пыталась как следует рассмотреть его зад.
Господь всемогущий.
Он подбоченился в ожидании, когда ее глаза, проделав долгий путь, вернутся к его лицу.
– Если не хочешь рисовать фрукты, уверен, что смогу найти какие-нибудь цветы и, может, кусок ткани для драпировки.
– Не нужно, – улыбнулась Оливия. – Все, что надо, у меня уже есть. Вытащи, пожалуйста, вон тот стул.
– Ты же не хочешь сказать, что…
– Ну разумеется. И не говори, что никогда прежде не позировал. – Она махнула рукой на стул в углу. – Давай посадим тебя вот в эту чудесную полосу света.
Он начал было возражать, но обещание есть обещание. Кроме того, все равно делать нечего, идти некуда. Поэтому он протащил стул по деревянным половицам и уселся.
– Не думаю, что гожусь в модели. – Одна только мысль, чтобы сидеть тут, наблюдая, как Оливия рассматривает его, когда не на что отвлечься, кроме ее знойных глаз, манящего рта и соблазнительной выпуклости груди, казалась сущей пыткой. Сладкой, но все равно пыткой.
– Глупости. – Она склонила голову набок и задумчиво выпятила губы. – Попробуй положить правую руку на спинку стула.
Джеймс открыл было рот, чтобы возразить, но когда увидел холм, образованный ее ногой, которую Оливия прикрыла шалью, вздохнул и подчинился.
– А теперь положи правую ногу на левое колено.
– Вот так?
– Да, хорошо… но, думаю, можно сделать лучше.
– Лучше?
– Представь, что ты пришел в клуб, чтобы провести там спокойный, расслабляющий вечер. Как бы ты сидел?
– Ну, не знаю… вот так, наверное. – Он вытянул ноги и скрестил в лодыжках.
Ее взгляд вновь медленно прошелся по нему.
– Неплохо, – сказала она с легким придыханием. – Да, думаю, так вполне подойдет.
Оливия согнула левую ногу, положила на нее пачку бумаги и взяла карандаш.
– Надеюсь, тебе удобно, – с усмешкой заметила она, – потому что это займет некоторое время.
Она сидела не далее чем в двух ярдах, изучая его так внимательно, словно намеревалась навечно запечатлеть в своей памяти. Будь это кто-то другой, не Оливия, он бы чувствовал себя крайне неловко, но с ней это казалось… естественным. Несколько минут ни он, ни она не произносили ни слова. Легкий сквознячок шевелил его волосы и бумагу Оливии. Во дворе за окном сновали слуги: выкрикивали приветствия, загружали экипажи, привязывали лошадей. Шум и суета внизу резко контрастировали с тихой и интимной атмосферой, царящей в комнате.
