– Надеюсь, тебе удобно, – с усмешкой заметила она, – потому что это займет некоторое время.
Она сидела не далее чем в двух ярдах, изучая его так внимательно, словно намеревалась навечно запечатлеть в своей памяти. Будь это кто-то другой, не Оливия, он бы чувствовал себя крайне неловко, но с ней это казалось… естественным. Несколько минут ни он, ни она не произносили ни слова. Легкий сквознячок шевелил его волосы и бумагу Оливии. Во дворе за окном сновали слуги: выкрикивали приветствия, загружали экипажи, привязывали лошадей. Шум и суета внизу резко контрастировали с тихой и интимной атмосферой, царящей в комнате.
Наконец она начала размашисто водить рукой по листу бумаги, от усердия высунув кончик языка. Он собрался было пошутить по этому поводу, но передумал: зрелище было умилительное, и не хотелось, чтобы что-то менялось, даже в мелочах.
И пока внимание Оливии было сосредоточено на бумаге, Джеймс воспользовался возможностью как следует рассмотреть ее. Она как бабочка: вечно в движении, вечно порхает. Но не сегодня. Сейчас Оливия почти не шевелилась, позволяя ему любоваться шелковистой кожей, густыми ресницами и соблазнительными изгибами.
– Давай с тобой сыграем, – вдруг предложила она.
– А что, с рисованием мы уже закончили? – Он с надеждой подался вперед.
Оливия жестом велела ему вернуться на место.
– Нет, мы еще только начали. А играть можно, не сходя с места.
– Ну хорошо. И каковы правила?
Рука ее застыла в воздухе, и она закатила глаза.
– А у каждой игры обязательно должны быть правила?
Он хмыкнул.
– Конечно. В противном случае не будет порядка.
– Что ж, ладно. Мы по очереди будем задавать друг другу вопросы, на которые следует отвечать только правду.
– А если кто-то солжет или откажется отвечать, будет платить штраф.
– Ну разумеется. – Она задумчиво прижала палец к губам. – Тот, кто нарушит правила, должен будет выполнить то, что потребует другой.
Джеймс фыркнул. Разве он это уже не делает?
– Что, например?
Она хрипло засмеялась, всколыхнув внутри него какие-то теплые волны.
– Призови на помощь свое воображение.
О, его воображение и звать не требовалось: оно, разрази его гром, уже тут как тут.
– Сначала дама. – Он постарался сохранить непринужденный тон, но сердце забилось быстрее.
Положив угольный карандаш на стол, она спросила:
– Ты когда-нибудь был влюблен?
Джеймс перевел дух. С этим-то вопросом он справится.
– Однажды. В мисс Мэри Ньютон. У нее были прелестные голубые глаза, в уголках которых собирались морщинки всякий раз, когда она смеялась над моими шутками, а шутил я…
– Ты же не шутник, – прервала его Оливия, нахмурившись.
– Может, и нет, но Мэри находила меня довольно остроумным. Кроме того, она восторгалась моим увлечением античностью. Нам было по девятнадцать, и все считали, что мы идеальная пара.
– Но это оказалось не так?
Джеймс вспомнил тот день, когда она познакомилась с его братом. Он попытался мягко подготовить ее к судорожным движениям и невнятной речи Ральфа, но, увидев его, она не сумела скрыть своего отвращения. Она ударилась в слезы и выбежала из дома, словно Ральф был каким-то мерзким и отвратительным чудовищем.
Тогда-то Джеймс и понял, что Мэри не для него.
Оливия подалась вперед, ожидая ответа.
– Нет. Мы не подошли друг другу.
– Почему? Она бросила тебя или ты ее?
Джеймс покачал головой.
– Ты уже задала свой вопрос. Теперь моя очередь.
Она расстроенно выдохнула, но потом развела руки, словно говоря: «Что ж, давай».
– Я готова.
– Мне надо вначале подумать, – признался Джеймс.
О чем спросить леди, которая и так уже как открытая книга? Он знает о ней почти все. Или, по крайней мере, думал, что знает.
– Если бы можно было вернуться назад во времени и что-то одно изменить, то что бы это было?
Оливия задумалась над вопросом Джеймса. Ей много чего хотелось бы изменить. Только за последнюю неделю она натворила столько всего. Но если бы у нее была возможность поступить по-другому только в одном случае? Конечно, ей хотелось бы защитить Роуз от мерзости материнского распутства и кошмара отцовского самоубийства, но она понимала, что Джеймс спрашивает не об этом. Он желает знать, о каком из своих поступков она очень сильно жалеет.
Оливия поерзала на стуле.
– Я предпочла бы не отвечать.
Джеймс поднялся и направился к ней. Оливия быстро перевернула листок, на котором, как предполагалось, уже имелся набросок. Он присел на кровать на расстоянии вытянутой руки от нее, так что она физически ощущала его песочного цвета волосы между своими пальцами, чуть шершавую кожу щеки под ладонью.
– А я-то считал тебя храброй.
– Я и есть храбрая. – Она заморгала. – И готова заплатить штраф. Любой, какой потребуешь.
– Если б ты была по-настоящему храброй, то ответила бы на мой вопрос. Но правда пугает тебя гораздо больше любого штрафа.
Он прав, разрази его гром.
– Мне не хотелось бы вспоминать то, о чем сожалею. Это слишком… мучительно. Кроме того, я боюсь, что ты посчитаешь меня ужасной: я этого не вынесу.
Джеймс улыбнулся, отчего сердечко Оливии сладко заныло.
– Ты не можешь сказать мне о себе ничего такого, что могло бы заставить думать о тебе плохо. Но у каждого из нас есть свои секреты. – Он сложил руки на груди, отчего сюртук туго натянулся на широких плечах. – Что ж, стало быть, штраф.
– Да. – Оливия прямо-таки вся затрепетала от предвкушения. Пусть это будет поцелуй или интимное прикосновение – что-нибудь для удовлетворения желания, которое пылало у нее внутри.
Но вдруг она увидела, как в глазах Джеймса промелькнуло… разочарование, а потом он произнес:
– Что ж, прекрасно. Дай подумать…
– Постой. – Оливия резко втянула воздух. – Я отвечу на вопрос. Не потому, что чего-то боюсь, а потому, что ты прав: рассказать правду, по крайней мере в этом случае, гораздо труднее. Но я не хочу никаких секретов. Только не от тебя.
Зеленые глаза Джеймса потеплели и стали коричневатыми, и он взял ее руку в свои ладони.
– Не бойся. И доверься мне – я не в том положении, чтобы судить кого бы то ни было.
Оливия набрала полную грудь воздуха, собираясь с духом; он ободряюще кивнул.
– Как ты знаешь, моя сестра Роуз – добрейшая, нежнейшая душа на свете. В раннем детстве она стала непосредственной свидетельницей интрижки нашей матери, а потом видела и тело отца, лежавшее в луже крови в кабинете.
Джеймс сжал ее руку.
– Мне известно, как близки с ним вы были.
У Оливии перехватило горло, и она сглотнула болезненный ком, прежде чем продолжить:
– Роуз очень сильна духом, но внешне… в общем, она была сломлена.
