– Зачем ты так? – теперь уж Настя ловила боярина за рукав. – Лучше тебя и не сыскать. А дом твой... – умолкла, задумалась, вроде как решалась на что-то.
– Ну, – навис над Настей, ответа ждал, – говори, молчунья. Из тебя правду тянуть, семь потов пролить.
Не решилась, не ответила, взглядом жалобным донимала.
– Да что ж за казнь такая? – хотел ругать, а вышло иначе: любовался девушкой и голосом нежнел. – Что мне делать-то с тобой?
Настасья вздохнула тяжко и не ответила. Подняла с земли оброненное, снова к груди прижала и берёсты, и колотушку.
– Ладно, молчи. Но знай, не отстану, – грозился, да будто голосом ласкал. – Вскоре подводы подойдут, местные потянутся. С ладей торговать дешевле. Ты в толпу не лезь, толкнут иль обидят. С писарем будь, а я неподалеку. Идем нето, ладья близко.
Настя шагнула вперед, Норов – за ней. На подходе к реке боярышня заговорила:
– Дом твой всем хорош. И ты, Вадим Алексеич, тоже, – вздрогнула, но не промолчала: – Пойду за тебя, убегать не стану. Об одном прошу, слово свое сдержи, обожди со сватовством до шапки лета, – сказала и будто сникла.
Норов опешил, сбился с шага и едва не рухнул в траву. По первой обрадовался, а потом разумел – его пожалела и участь свою приняла безропотно. То и задело больно.
– Жить-то со мной как станешь, Настя? – сказал и себя обругал: согласилась, так чего ж еще?!
– Как бог даст, Вадим Алексеич, – поклонилась.
Если б не смирение в ее глазах, не безысходность черная, смолчал бы, а тут заело!
– А мне Христа ради не надо, – озлился, едва зверем не рычал.
– А чего ж тебе надобно? – смотрела изумленно.
– Тебя надо, Настя. Чтоб мной дышала, как я тобой дышу, – сказал и ушел не оглядываясь.
Долго еще злобился, до самой той поры, пока ладья не ткнулась острым носом в причал и не послышалась чужая речь, но знакомым голосом:
– Вадим! – по сходням шел ражий воин с долгой бородой и косицами на голове. – Зима ушла, и Свенельд тут. Ты рос зимой? Большой ты сделался и злой. Не пойму, плохая твоя жизнь или хорошая?
– Свенельд! – Норов поднял руку, здороваясь со старым знакомцем. – Лишь бы жизнь была, а уж какая она, то мне решать, – сказал, и разумел, что врет: счастье его в руках у светлокудрой боярышни и отдавать его она не спешит.
Северянин спустился и обнял Норова, тот не сплоховал и ответил крепким медвежьим объятием. То были вечные игрища меж ними: до хруста, до одурения.
– Ты сильный стал, – Свенельд отпустил боярина и потёр плечо. – Хороший воин. Хотел бы другом назвать, но помню еще, как сцепились в протоке. А сколько выпито бочонков было потом! Я думал, что умер и попал к Одину.
– Свен, – Норов пошевелил плечами, – ты и сам здоров. А про бочонки не поминай, вот уж не знаю, чего во мне тогда более было, крови иль медовухи.
Пока Вадим говорил, увидал во взгляде северянина интерес дитячий, тот самый, любопытный до синевы в глазах. Вслед за тем почуял, как у самого мурашки пошли вдоль хребта, да разумел – за спиной Настя встала.
Свенельд делал вид, что не замечает ничего, но клонился, чтобы заглянуть Норову за спину. Вадим и сам любопытничал, а потому чуть повернул голову и увидал кудрявую макушку.
– Это что? – обрадованный северянин просиял ребяческой улыбкой и указал пальцем на боярышню.
Норов тяжко вздохнул и отступил: шагнул вбок, показал Настю.
– Хейль о сэль* – боярышня проговорила тихонько и глаза распахнула, разглядывая огромного Свенельда.
– Комду сэль, Сольвейг*, – северянин таращился на Настасьины кудри. – Вадим, где ты ее поймал? Я прошел все реки, такие там не водятся.
– Свен, с боярышней говоришь, – Норов насупился. – Настасья, дочь Петра.
– Настасья? – северянин испробовал слово и, по всему было видно, что ему не понравилось. – Нет. Сольвейг. Что ты смотришь так? – шагнул к девушке и усмехнулся. – Свенельд нравится женщинам.
Норов прихватил проворного северянина за плечо и чуть оттолкнул:
– Нет, Свен, ей нравятся кольца в твоей бороде, – обернулся к Насте: – Угадал?
Та стояла не дыша, глядела на Свенельда и улыбалась. Вадим и сам хмыкнул: уж очень белозубая улыбка-то, теплая и светлая.
– Кольца? – северянин потрогал бороду. – Это из моего торпа*. Я привезу тебе, хочешь?
Настя с ответом замялась и посмотрела на Норова, будто разрешения спрашивала. То боярину понравилось, а потому и ответил:
– Привези, Свен, – кивнул, а потом обернулся на Настю: – Ступай к писарю.
Боярышня перечить не стала и пошла к дедку, что уж суетился у сходен, переругивался с северянами. Но оборачивалась, все глядела на Свенельда.
Норов если и хотел злобиться, то не стал: обрадовался Настиной улыбке и любопытству. То жизнь, не болото смертное, в каком отыскал ее вечор.
– Сольвейг! – кричал северянин вослед боярышне. – Сольвейг, вернись!
Настя оборачивалась, улыбалась, а потом и вовсе выкрикнула:
– Доброго тебе дня!
– Вадим, – довольный северянин обернулся к боярину, – это твоя женщина? Если нет, я заберу ее с собой.
Норов сжал кулак и поднес к носу Свена:
– Видал?
– Я опоздал? – воин огорчился, но вскоре снова улыбнулся. – Идем ко мне, разговор есть.
– Долгий? – боярин оборачивался на причал, выискивая Настю.
В толпе, что уж собралась на берегу, девушки он не приметил. Вокруг стало людно: подошли подводы, работные набежали. Промеж того и порубежненцы притекли торговать шкуры с ладьи. По сходням уже катили бочки с медом, несли тюки с рухлядью и волокли короба.
Вадим боярышни не видел, но слышал смех и шутки северян: чуть разумел язык. Все они радовались появлению "Сольвейг", обещая ей бусы, серебряные кольца и удачное замужество в их землях.
– Ты идешь? – Свен пошел к реке.
– Иду, – вздохнул Норов и, выискав взглядом Бориса, упредил, чтоб поглядывал по сторонам.
На ладье стало просторно: товар вынесли и дожидались мены*. Средь лавок пусто, на носу – тоже.
– Вадим, – северянин стал серьезным, тревожным, – в протоке у Сурганово видел ладьи. Не наши. Воинов немало. Ты когда уже сметешь врага со спроных земель? Сил нет или ждешь другого времени?
– Это ты хорошо спросил, Свен, – Вадим в один миг осерьезнел. – Всего тебе не обскажу, но знать хочу, ты со мной? Большой добычи не обещаю, а сеча будет славная. Если встанешь в протоке с дружком своим, Освальдом, так все, что в руки притечет, ваше. Мыта не спрошу, а вот пустое место на реке ты мне заткнешь.
– Осси идет следом за нами, – Свен почесал бороду. – Я стану говорить с ним. Думаю, он не откажется. Торг плохо начался, вода высока. Лето короткое, зима большая. Любая добыча дорога. Присядем, Вадим, обсудим?
Норов не отказался, уселся на теплые доски. Не чаял, что разговор затянется надолго, да упрётся в бочку с медовухой, какую выкатил Свен.
По сумеркам суета закончилась, северяне вернулись и...снова появился бочонок, а вслед за ним горячее варево и хлеб, какого сторговали у порубежненцев. А после того и еще бочонок, и еще...
Домой по темноте Вадим шел, спотыкаясь. Едва не сверзился на пригорке, но подхвачен был крепкой рукою ратника Федора, которого оставил на берегу стеречь. У крепостных ворот Норов чуть не треснулся лбом о стенку, а по проулку шел до того долго, что показалось – светает.
На крыльцо поднялся с трудом и уселся на приступке перевести дух. Видно долго сидел: в голове чуть прояснилось. Малое время спустя шагнул уверенно в сени и услыхал тихое:
– Кис, кис, кис... Где ж ты, пушистый?
Норов тяжко вздохнул и двинулся на Настин голос и огонек свечи, что держала она в руках.
От автора:
Прикладная - печать в виде пластины, которую прикладывали на пергамен или бересту
Колотушка - деревянный молоток для оттиска печати на пергамене или бересте помимо чернил
Хейль о сэль - (др.-сканд) Добро пожаловать
Комду сэль, Сольвейг - (др.-сканд) здравствуй, Сольвейг. "Сольвейг" в переводе - сила солнца, путь солнца
