Барбара Картленд - Райский остров

— Вы не смеете так разговаривать со мной! — гневно заявил губернатор, повышая голос.

Он шагнул к ней, и Роксана, подумав, что он собирается схватить ее, выставила вперед свой резец, который все еще был в ее руках, и направила его в грудь губернатора.

Это был острый, длинный инструмент, которым она пользовалась, вырезая особенно сложные, тонкие детали, и он был так же опасен и смертоносен, как и кинжал.

Губернатор, по-видимому, понял это, и хотя он был совсем рядом, не осмелился дотронуться до нее.

— Вы что, действительно намереваетесь ударить меня? — спросил он спустя мгновение даже с некоторым удивлением.

— Если вы дотронетесь до меня, я не колеблясь сделаю это.

— А вы хотя бы представляете себе, что после этого с вами произойдет? — спросил губернатор сквозь стиснутые зубы.

— Уверена, что вы станете угрожать мне самыми страшными наказаниями.

— Наши тюрьмы не столь уж приятное место, чтобы провести в них даже несколько лет своей жизни.

— Могу себе представить, — презрительно сказала Роксана.

— А когда окончится срок вашего заключения, вас вывезут с острова и отправят к вам на родину.

И только теперь, впервые с того момента, как девушка решила оказать открытое неповиновение губернатору, она подумала о Кареле.

Слишком поздно она поняла, что ей следовало бы вести себя более сдержанно и осторожно, чтобы выиграть время.

Возможно, все так произошло потому, что она была застигнута врасплох, когда, ожидая увидеть совсем другого человека, вдруг столкнулась лицом к лицу с губернатором, и вместо того, чтобы попытаться успокоить и каким-то образом умиротворить его, как ей всегда удавалось это сделать раньше, она позволила себе сказать всю правду.

И она поняла по выражению его лица, что губернатор почувствовал, как ее решимость ослабла.

Его гнев несколько поостыл, и он сказал уже совсем другим тоном:

— Наконец-то вы начинаете приходить в чувство! Итак, Роксана, выбирайте: или ужасная грязная тюрьма, или прекрасная, спокойная жизнь в великолепном доме, который я для вас выбрал.

— Но это невозможно… совершенно невозможно! — ответила девушка, понимая, что ни в коем случае нельзя ему показать, что она готова уступить.

Она медленно опустила руку, в которой сжимала резец.

— Я не трону вас, — сказала она, — но пока я вольна отказаться от вашего предложения.

— И вы намерены продолжать жить здесь, как жили, несмотря на то, что я думаю по этому поводу?

— Да.

— Тогда позвольте мне внести ясность: я не оставлю вас в покое, не надейтесь, — заявил губернатор. — Я хочу вас, Роксана, и вы прекрасно это знаете, но вы слишком долго играли мной. Я завтра же пошлю слуг и экипаж за вами. Они погрузят ваши вещи, чтобы к завтрашнему вечеру вы переехали в дом, который я для вас предназначил. Если вы откажетесь, я прибегну к силе!

Роксана вновь потеряла терпение.

— Да как вы смеете приказывать мне, словно я ваша служанка? — воскликнула она, приходя в ярость. — Я подданная Британии, и если вы собираетесь и дальше обращаться со мной подобным образом, я обращусь куда следует, и тогда поднимется международный скандал, о котором вы очень сильно пожалеете.

— И к кому же вы собираетесь обращаться? — с издевательской улыбкой спросил губернатор. — К британскому консулу в Джакарте? Могу вас заверить, что ни одно ваше письмо не попадет к нему. Или, может быть, вы предпочитаете обратиться к губернатору Малайи?

Он намеренно насмехался над ней, пытаясь заставить ее растеряться, отступить, поняла она, но как зверек, загнанный в угол, она не могла отказаться от борьбы, у нее не было другого выхода.

— Вы можете говорить все, что угодно, — отвечала Роксана, — но вы лишь попусту потратите время, посылая за мной слуг и экипаж или готовя дом, в котором я никогда не стану жить. Я лучше буду спать на жесткой земле, чем стану вашей содержанкой!

Она выпалила все это ему в лицо, уже не думая о последствиях, и увидела, как лицо губернатора опять покрылось красными пятнами. Даже в его глазах сквозь обычное сладострастное выражение, с которым он всегда глядел на нее, засветились искры ярости.

Совершенно неожиданно он бросился к ней, и, прежде чем Роксана успела снова схватить свое импровизированное оружие, губернатор обхватил ее, прижимая руки девушки к телу так, что она не могла пошевелиться в его грубых медвежьих объятиях.

Роксана слабо вскрикнула. Она испытала настоящий ужас, он был слишком силен и тяжел, чтобы она могла надеяться справиться с ним, и от близости его жирного, потного тела ее охватило такое непреодолимое отвращение, что она была близка к тому, чтобы потерять сознание.

— Отпустите меня! — крикнула Роксана, задыхаясь.

Но он лишь сильнее сжал руки и впился своими горячими жадными губами в ее рот.

Она отчаянно мотала головой из стороны в сторону, пытаясь избежать этих отвратительных губ, которые продолжали целовать ее шею, грудь, плечи со звериной страстью. Внезапно она обнаружила, что задыхается от ужаса и отвращения перед тем, что сейчас может произойти, и от этого у нее совсем не оставалось сил, чтобы кричать или бороться. Она была абсолютно беспомощна в его грубых, безжалостных руках.

И в этот момент сзади них совершенно неожиданно раздался спокойный негромкий голос:

— Вот вы, оказывается, где, ваше превосходительство? Я так и подумал, что это ваш экипаж стоит у ворот.

Для Роксаны этот голос прозвучал как самая волшебная музыка. Он сулил ей избавление от этих хищных мерзких лап. И ее сердце трепетно забилось не только от того, что она была теперь спасена, но еще и потому, что граф снова был с ней.

Пробормотав проклятие, губернатор выпустил ее и развернулся к пришедшему.

Граф стоял внизу во дворе, и, когда губернатор повернулся к нему с воинственным выражением на красном, потном лице, граф продолжал говорить как ни в чем не бывало своим спокойным тихим голосом, с вежливой любезностью, словно он вел непринужденный светский разговор где-нибудь в гостиной:

— Встречи, которые вы мне наметили на это утро, закончились несколько раньше, чем я ожидал, и, поскольку у меня есть ряд вопросов, которые я хотел бы вам задать, я надеюсь, что мы можем отправиться назад вместе.

Казалось, что губернатор сейчас начнет грубо возражать ему.

Но спокойные манеры графа, его любезный тон и та непринужденность, с которой он стоял перед разъяренным губернатором, сделали свое дело, и привычка к дисциплине взяла верх над оскорбленным самолюбием.

Казалось, что в эти несколько секунд губернатор внезапно вспомнил, кто такой граф, какое высокое положение он занимает при дворе, о его родственных связях с королевой Даугер и, что немаловажно, о своем положении в качестве губернатора, которое могло зависеть от этого молодого придворного.