– Гм… – Мод повернулась, вытянув шею и посмотрев в потолок. – Зй! Все ли видели эту высокую рыжую девушку по имени Глориана Карлайл? В ее вагоне самозванец.
– Мод!
– Да, та самая Глориана Карлайл, полжизни клявшаяся в том, что никогда не поддастся ни на какие заманчивые обещания ни одного мужчины.
– Он не давал никаких заманчивых обещаний. Ему нужна работа.
Мод кипела презрительным негодованием:
– И что же он станет делать с большими деньгами, которые заработает, сварит себе горшок каши из зеркала? Может быть, он в самом деле хочет пожевать какое-нибудь древнее стекло, чтобы набраться сил для очередного убийства. Может быть… – Мод резко оборвала досужие домыслы, услышав недоверчивое восклицание Глори. – Может быть, я что-нибудь напутала?
– О, Мод… – Мучительное волнение Глори превратило ее голос в спотыкающийся шепот. Она не знала, что было хуже – правда или ложь о сговоре Мод против нее. – Ты знаешь, как важно для меня это зеркало. Для нас. Как ты могла?
Мод выронила одежду на пол и заломила руки. Вид у нее был такой, словно она хотела шагнуть ближе к Глори, но что-то в выражении лица Глори остановило ее.
– Я сказала ему только, что попытаюсь убедить тебя отдать ему зеркало. Я ничего не обещала ему, дорогая. Клянусь тебе.
Мод ничего не обещала. Значит, Данте не солгал, и это было для нее маленькой радостью. Но он был, кроме того, и совершенно искренен, что повергло ее в глубокое уныние.
– Я вовсе не буду уговаривать тебя отдать ему зеркало, – Глаза Мод наполнились слезами. – Пожалуйста, дорогая, не сердись на меня. Ты же знаешь, что я никогда ничего не сделаю тебе во вред. Мне не нужен был бы дом, если бы в нем не было тебя; твоя мама взяла меня, когда мне стало страшно ходить по канатам. Мистер Фонтанеску выбросил бы меня на улицу как какой-нибудь мешок мусора.
Глори подняла дрожащую руку, чтобы остановить эти заверения. Она была уверена в благодарности Мод, и ей всегда было неприятно об этом слышать. Она настолько высоко ценила ее дружбу, что считала их соглашение не просто сделкой. За исключением случаев, подобных этому, когда добрые намерения Мод явно перевешивали здравый смысл.
– Я понимаю, что ты ничего не замышляла, но ты это сделала. И теперь я стараюсь придумать, как бы все уладить.
Ей хотелось выть от тоски, она кляла себя за то, что разоткровенничалась с Данте, и будь она проклята, если позволит себе подобное впредь. Сильные женщины говорят спокойным тоном, говаривала ее мать, побеждают в спорах силой своей логики. К тому же всегда сохраняют самообладание и никогда не позволяют чувствам перевешивать здравый смысл.
Расчетливость никогда не была слишком сильной стороной Глори, и ее самообладание, казалось, улетучивалось через окошко вагона, когда через раскрытые двери виднелась красивая голова Данте Тревани, обещавшего скорее умереть, чем позволить кому-нибудь ее обидеть.
– Если бы я ему сказала прямо сейчас, что зеркала он не получит, он наверняка оставил бы нас без своей защиты. Но если я сделаю вид, что мне ничего не ведомо о ваших планах, он останется с нами, рассчитывая на скорое получение зеркала. О Боже, услышь меня – я начинаю мыслить совершенно так же, как он, пытаясь следовать здравому смыслу.
– Ах, Глори, дорогая, ты отлично знаешь, что у тебя полностью отсутствует умение все раскладывать по полочкам. – Мод робко шагнула и, видя, что Глори не пошевельнулась, кинулась к ней. Ласково обняв ее за талию, она усадила Глори на табурет. – Ты должна немедленно успокоиться, иначе у тебя снова начнется головная боль. Я сама обо всем поза-бочусь.
Глори простонала.
– Я позабочусь обо всем. – Мод нагнулась, чтобы собрать упавшую одежду. – Я сейчас отнесу все это ему. И даже не заикнусь о нашем плане.
– О каком еще плане?
– О, он еще окончательно у меня не созрел, но скоро мне будет ясно, как следует поступить. А теперь оденься к обеду. Надень что-нибудь красивое, нужно ослепить Данте, чтобы в его тупой голове не осталось места для мыслей о зеркале.
– Ты имеешь в виду пригласить его пообедать с нами? Сегодня ты уже отнесла ему еду, которой можно было накормить десятерых убийц.
– Это верно. И он съел все до последней крошки так быстро, что можно было подумать, во рту у него ничего не было уже сто лет. Как я понимаю, для того мускулы были в полной готовности к действию, организму требуется немало топлива.
– Гм… – Глори вспомнила, как туго натянулся на этих мускулах ее шелковый плащ.
– Если бы он был моим мужчиной, я бы уж кормила его вволю.
– О Боже, – простонала Глори.
Десять столов оставались пустыми. Десять. Данте сосчитал их, он любил точность во всем. За другими – их было полдюжины – оставались свободные места. Они все трое едва разместились за еще одним маленьким столом. Было довольно странно, что рядом с ними остановилась пожилая мисс Хэмпсон, спросившая, не может ли она присоединиться к ним. И как будто нарочно Глориана тут же с готовностью вскочила с места, взяла свободный стул у ближайшего стола и втиснула его между собою и Данте, чтобы могла сесть мисс Хэмпсон.
Данте пережевывал вторую порцию мяса. Удовольствие, получаемое им от блюда, тонко называвшегося бифштексом, уходило с каждым словом, произнесенным мисс Хэмпсон. Болтливая старуха ухитрялась выпалить подряд сотни, может быть, тысячи слов, останавливаясь только, чтобы набрать воздуха в легкие. Едва переведя дух, она продолжала словоизвержение, перескакивая без всякой видимой связи от одной пустой темы к другой.
Глориана вслушивалась в каждую ее бессмысленную тираду.
Она не отрывала от мисс Хэмпсон взгляда своих дивных изумрудных глаз, не удостаивая им ни Данте, ни его нового прекрасного костюма. Ее мягкие, розоватые губы были полураскрыты, и их влажная, соблазнительная полнота заставляла его забыть о еде. Ее комментарии ограничивались возгласами «О Боже!» и «Говорите, говорите, пожалуйста!», что воодушевляло мисс Хэмпсон продолжать нести чепуху своим дребезжащим, старушенчьим голосом, а уши Данте в это время едва не сгорали единственно от пленительного тона Глорианы, изредка вставлявшей отдельные слова.
Данте подумал, что ножом лучше не пользоваться, и, подцепив свой бифштекс вилкой, оторвал от него кусок зубами. Вот если бы это был не бифштекс, а горло мисс Хэмпсон! Короткий всплеск злорадного наслаждения тут же погас от сильного удара ноги Мод по его щиколотке. К собственному удивлению, он проглотил кусок неразже-ванным, едва не подавившись. Лучше, если бы мясо застряло в глотке у этой мисс Хэмпсон…
– Прислушайся к ее словам, – прошипела Мод.
– Так вот, – начала мисс Хэмпсон, набрав в легкие побольше воздуха, и выпалила одним духом: – Я осмотрю как следует свою полку и, прежде чем улечься, подопру дверь стулом, погашу свет и накрою голову подушкой на все время, пока поезд не уйдет из Холбрука. Я утверждаю, что должен быть принят закон против остановки поездов в этом городишке, пользующемся репутацией самого дикого места во всей Аризоне. Ведь это же надо – подвергать опасности таких хрупких незамужних женщин, как мы! И нет никого, кроме этого щеголя шерифа Оуэнса, кто бы поддерживал порядок. Но он слишком тонок для этого, как и его имя. Коммодор Перри Оуэне. Что за имя для шерифа! Впрочем, в данном случае имя не имеет значения, поскольку он заработал себе репутацию отличного стрелка. В одной руке у него всегда винтовка, а в другой – пистолет! К тому же говорят, что волосы у него доходят до середины спины и что они у него блестят как у девушки, а для этого, как вы сами понимаете, он должен их тщательно расчесывать каждый вечер. Что это за шериф, так занятый своими волосами? Вы ведь знаете, ходят слухи о том, что ковбои любят мучить мужчин с длинными волосами…
