Плечи Руби устало опустились, и Торк приподнял пальцем ее подбородок, чтобы взглянуть в глаза.
— Мое мнение ничего не значит, — продолжал он. — Кроме того, я уеду в Джомбург сразу после того, как соберется альтинг.
— И сколько пробудешь там?
Торк нерешительно пожал плечами.
— Два года.
— Два года!
Сердце Руби налилось свинцовой тяжестью, и она едва смогла выдавить:
— Почему так долго?
— Два года посвятил я делам деда, но уже давно принес клятву джомсвикингов. Честь требует моего немедленного возвращения.
— Какая же честь в убийствах и поединках?
Торк на мгновение застыл:
— Мужчина должен делать все, чтобы защитить свой народ.
— Ты много людей убил?
— Да. Больше, чем могу сосчитать.
— И добровольно выбрал такую жизнь?
Руби покачала головой, не в силах понять, что движет Торком.
— Иногда просто нет иного выбора.
На виске Торка дрогнула жилка.
Послышались шаги детей, и Торк быстро наклонился к Руби.
— Может, подаришь поцелуй, чтобы утешить меня перед долгой дорогой в замок?
Торк притянул ее ближе. Его губы были совсем рядом, но он заколебался, глядя в ее глаза со слишком знакомым выражением, и лишь через несколько мгновений припал к ее губам. Руби с покорным вздохом отдалась сладостным ощущениям. Как прекрасно чувствовать себя в его объятиях!
Торк, слегка отстранившись, впился глазами в лицо Руби, пытаясь понять, почему их так влечет друг к другу. Он коснулся ее губ кончиком языка, и Руби застонала, требуя большего. Голоса детей стали громче, и Торк вынудил себя выпрямиться, держа ее за плечи, пока оба они не стали дышать ровнее, а потом, слегка поцеловав ее, прошептал:
— Спокойной ночи, сердечко мое.
И, вскочив на лошадь, ускакал.
Руби ворочалась всю ночь, не в состоянии сомкнуть глаз. Только когда в комнате посветлело, она смогла задремать. Оставалось надеяться лишь на то, что Торк страдает точно так же.
Прошло три недели со времени появления Руби в Джорвике. Руби чувствовала себя куда спокойнее с тех пор, как вместе с Джидой начала посещать утренние службы в соборе Святой Марии. К ее удивлению, в этом городе викингов оказалось одиннадцать христианских церквей.
Больше она не мучилась вопросом, когда вернется в будущее. Руби верила, что сюда ее перенесла небесная сила, и даже смирилась с мыслью, что может так и остаться здесь. Она решила жить одним днем, не думая о том, что сулит завтра.
Возвращаясь из церкви, Руби завтракала кусочком хлеба с ломтиком твердого сыра, как раз успевая все съесть до того, как на пороге появлялась Бернхил в подобии спортивного костюма. Женщины, одна — в футболке с неприличной надписью, джинсах и кроссовках, и другая — в фиолетовых шелковых штанах и короткой тунике, представляли собой колоритное зрелище. Каждое утро они пробегали трусцой две мили. Бернхил убедила Олафа позволить Руби бегать с ней. Ульф, конечно, топал сзади, красный от стыда. Несколько подружек Бернхил тоже попробовали бегать каждое утро, но это им быстро надоело.
— Слишком балованные! — насмехалась Бернхил. — Живут в роскоши. Но, может, виноват мясник, состривший насчет их здоровенных задниц. Хотя последней каплей было замечание кузнеца по поводу их болтающихся грудей.
— Бедняга Ульф! Красный как свекла!
Женщины засмеялись.
Вернувшись домой, Руби прошлась по Копергейту с Астрид и неизменным стражником. Ей нравилось рассматривать изделия ремесленников, особенно слушать музыкантов, извлекающих незатейливые, но сладостные звуки из свирелей.
Викинги-мастера, с их длинными волосами и подпоясанными туниками — сапожники, резчики по дереву, ювелиры, золотых и серебряных дел мастера, напоминали хиппи шестидесятых. Но, в отличие от них, эти мирные горожане превращались в свирепых воинов, как только наставало время идти в набег. Не понимая, чем вызваны такие перемены, Руби спросила об этом у Джиды.
— Ты появилась у нас в мирное время, а такое редко выдается. Всего лишь шесть лет назад, когда Рогнвальд захватил город и стал королем Джорвика, улицы были залиты кровью. Каждая семья потеряла мужа, отца или брата. — И, печально покачав головой, призналась: — Наш старший сын Торвальд погиб в битве.
Голос ее прервался, и Джида тихо заплакала.
— О, Джида, прости, я не знала, что у тебя был сын! Мне так жаль!
Немного успокоившись, Джида продолжала:
— Но самое печальное в том, что войны не кончены. Помяни мое слово, кровь снова прольется. Саксы никогда не позволят нам жить в мире.
— Но разве у викингов нет собственных земель?
— Наша страна слишком мала и перенаселена. Кроме того, вожди викингов правят так же безжалостно, как и наши враги.
— Подобно отцу Торка, Гаральду?
— Именно. Множество наших братьев покинули родину, чтобы избежать гнева тирана, и осели в новых землях, стали торговцами и фермерами, как здесь, в Джорвике, но мы, чтобы выжить, соглашаемся пожертвовать верованиями и раствориться среди остальных.
— Джида, ты можешь не верить, но в моей стране многие считают викингов кровожадными язычниками, убивающими ради собственного удовольствия. И это действительно так. В набегах обычно убивают и грабят, верно?
— Некоторые очень жестоки, — признала Джида, — обуреваемы жаждой крови. Их называют берсеркерами, но остальные просто ищут лучшей жизни. Они стремятся выжить, только и всего, хотя и завоевывают лучшую жизнь силой.
Этот разговор был одним из многих серьезных бесед, которые вели между собой Джида и Руби за последнее время. Правда, в основном они смеялись и шутили, особенно когда в доме собирались приятельницы Джиды, чтобы заняться шитьем и попросить Руби помочь им скроить изящное белье.
Сегодня как раз был один из таких дней, и Руби показывала самым непонятливым, как сделать выкройку. Правда, она подозревала, что многие просто хотят увидеть новую стиральную доску Джиды, которую Руби попросила сделать кузнеца, не говоря уже о резных прищепках для белья. Джида, сияя от гордости, показывала также белье, висевшее на новой веревке, аккуратно натянутой за домом между двумя деревьями. Кроме того, Руби казалось, что Джида не снимает уже высохшее белье, желая похвалиться перед соседями современными приспособлениями.
Женщины сплетничали и обменивались новостями, не переставая работать иголками.
— Слышали, Гунвор опять носит ребенка! — сообщила одна из них. Остальные многозначительно покачали головой, явно сочувствуя бедняжке.
— Десять малышей, а ведь она еще не встретила двадцать пятую зиму! — воскликнула Джида. — Она не доживет до тридцати! Во время последних родов, говорят, едва кровью не истекла!
