Ознакомительная версия.
Елизавета тем временем оставалась еще в спальне. Она накинула на себя капот и опасливо выглянула в окно. При слабом лунном свете она различила ряды солдат, окружившие Михайловский дворец. Ей было страшно, но еще страшнее стало, когда в опочивальню ворвался Александр и рассказал, что произошло... Он всхлипнул, и Елизавета обняла его, как сестра. Только такую любовь муж готов был принять от нее, только такую любовь, похожую на жалость, но она уже смирилась с этим и сейчас думала только об одном: утешить его любой ценой. Такими вот – перепуганными, плачущими в объятиях друг друга, похожими на осиротевших детей – и нашел их спустя несколько минут граф Пален.
Он подавил раздражение и сказал почтительно:
– Ваше величество, извольте идти царствовать!
Александр вскочил.
– Нет, – сказал он тихо, но твердо, – я не хочу, я не могу!
В ту же минуту ему сделалось дурно, он начал падать, и жена едва успела поддержать его.
Послали за лейб-медиком Виллие, который констатировал у государя нервические судороги, а в общем, ничего серьезного. Александр Павлович, по его словам, вполне мог выйти к солдатам.
Но еще долго Палену и Елизавете пришлось ободрять совершенно потерявшегося императора, чтобы он исполнил свой первый долг и показался народу. Наконец он решился.
Какое-то время солдаты Преображенского полка и Александр молча, недоверчиво и испуганно, вглядывались в лица друг друга. Александру чудилось, что эти люди сейчас завопят:
– Какой он император?! Это самозванец и убийца! Бей его!
Он ощутимо дрожал.
Наконец Палену неприметными тычками удалось сдвинуть оцепенелого Александра с места и погнать его к выстроившимся поблизости семеновцам. Этот полк считался как бы собственным войском великого князя, тут Александр почувствовал себя легче, к тому же непрестанный, настойчивый шепот Палена: «Вы губите себя и нас! Очнитесь!» – начал наконец действовать на его слабую натуру.
Александр принялся шевелить губами и повторять вслед за Паленом, сперва тихо, потом все громче и громче:
– Император Павел скончался от апоплексического удара. Сын его пойдет по стопам Екатерины!
Слава богу, грянуло «ура»: эти слова произвели ожидаемое действие. Пален смог перевести дух. Он посоветовал новому государю срочно отправиться в Зимний дворец. Александр с облегчением кивнул.
* * *
В ту ночь в Михайловском дворце царил ужасный кавардак. В какой-то миг Елизавета, которая от усталости и потрясения была почти на грани обморока, вдруг ощутила, что кто-то взял ее за руку. Обернувшись, молодая женщина увидела незнакомого ей, слегка пьяного офицера, который крепко поцеловал ее и сказал по-русски:
– Вы наша мать и государыня!
Она только и смогла, что слабо улыбнуться этому доброму человеку и тихонько заплакать, впервые поверив, что все, вероятно, еще кончится хорошо и для нее, и для Александра, и для России.
На исходе ночи Мария Федоровна и Елизавета поехали в Зимний дворец. Там Елизавета увидела нового императора, лежавшего на диване, – бледного, расстроенного и подавленного. Минуты мужества сменились у него новым приступом слабости, изрядно затянувшимся.
Александр бормотал, хватая руки жены ледяными, влажными пальцами:
– Я не могу исполнять обязанности, которые на меня возлагают. У меня нет на это сил, пусть царствует, кто хочет. Пусть те, кто совершил сие преступление, сами царствуют!
Елизавета покосилась на Палена, стоявшего в амбразуре окна, и увидела, как тот передернулся. Она почувствовала, насколько глубоко оскорблен этот человек – оскорблен за себя и за тех, кто обагрил руки в крови ради Александра, ради ее, Елизаветы, слабохарактерного супруга. Она поняла, что время проявить ей женскую слабость еще не настало. Елизавете предстояло быть сильной за двоих – за себя и за мужа.
И она начала говорить, шептать, увещевать, твердить – предостерегать Александра от тех ужасных последствий, которые могут произойти от его слабости и необдуманного решения устраниться. Она представила ему тот беспорядок, в который он готов повергнуть империю. Умоляла его набраться силы и мужества, всецело посвятить себя счастью своего народа и смотреть на доставшуюся власть, как на крест и искупление.
Она была так озабочена тем, чтобы приободрить Александра, что совершенно забыла: переворот не только сделал его императором. Переворот и ее, великую княжну Елизавету Алексеевну, возвысил до императрицы!
Но это не принесло ей счастья...
* * *
Охотников слушал молча, изредка беря руку Елизаветы и проводя по ней губами. И потом, когда Елизавета закончила, он некоторое время еще молчал. Был слишком взволнован, чтобы говорить, потому что понимал: ему оказано сейчас огромное, невероятное доверие. То, что он услышал, узнал, не слышал и не знает ни один человек в мире. Елизавета доверилась ему, как жена может довериться мужу, и этот ее рассказ связал их крепче, чем любовные объятия, и даже крепче, чем тайное венчание.
Да, в том настроении, в каком они находились сейчас, в этом состоянии глубочайшего взаимного доверия, было не только можно, но и вполне естественно повести разговор о страшных намерениях Катрин.
– Я должен кое-что открыть тебе, – начал он. – Кое-что очень важное, но...
– Я тоже, – вдруг перебила Елизавета, – тоже должна открыть тебе что-то очень важное!
Алексей изумился. Да что ж может оказаться важнее той государственной тайны, которая ему только что была доверена?!
– Не сомневайся, – улыбнулась Елизавета, глядя в его удивленные глаза. – Я правду говорю. Это все необыкновенно важно, и вообще – мне надоело говорить о Катрин. Для меня куда значительней сейчас совсем другое, но я откроюсь тебе не прежде, чем ты дашь мне клятву, что никогда, ни при каких обстоятельствах меня не покинешь. Что бы я тебе сейчас ни сказала, не покинешь меня. Понимаешь?
Алексей опешил, потому что, если бы решился, сам взял бы с нее такую же клятву. Клятву в том, что она не покинет его, даже если узнает, что Катрин проведала про их встречи.
Нет, он не мог, не имел на это права. Она – императрица, она принадлежит не только ему, но и супругу своему, и всей России. Он – что, он простой кавалергард и может отвечать сам за себя.
– Клянусь, – сказал Алексей. – Хотя ты ведь знаешь, это само собой подразумевается!
– И все же... – прерывающимся голосом заговорила Елизавета, вскочив с постели и подойдя к маленькому столику, на котором стоял хрустальный кувшин с водой, – и все же мне будет теперь спокойнее рассказывать, потому что произошло одно событие... оно...
От волнения Елизавета не могла продолжать; она хотела выпить воды, но пальцы так дрожали, что стакан упал на пол и разбился.
Ознакомительная версия.
