Ани Сетон - Очаг и орел

— Хорошо, мэм, я, пожалуй, пойду, — произнес гость, несколько смягчившись. — Простите, что побеспокоил вас.

— Если вам нужна комната, — сказала Сьюзэн, решившая, что Портермэн пришел сюда без дурных намерений, — можете обратиться к миссис Кабби на Стейт-стрит.

— В самом деле? — Портермэн был благодарен ей даже за совет. Дела его шли хорошо, но поговорить ему было не с кем, кроме приказчика. Местные жители держались своего особого мира, было такое впечатление, что они живут в крепости. Все же ему придется добиться, чтобы марблхедцы приняли его, хотя бы для Лили-Розы.

— Странное имя Кабби, — сказал Портермэн, лишь бы что-нибудь сказать.

Тут поднял голову от книги мистер Ханивуд, он заговорил, как учитель, объясняющий урок:

— Оно происходит от французского имени Кубье. У нас много имен не чисто английского происхождения, в отличие от моего.

— О! — почтительно воскликнул Эймос. «Занятный тип этот Ханивуд», — подумал он. И в Дэнверсе он встречал таких чудаков, в очках, с руками в чернилах.

— Вы женаты, мистер Портермэн? — спросила Сьюзэн, увидев золотое обручальное кольцо на его пальце.

— Да, но моя жена — инвалид Она дома, в Дэнверсе. — «Не забыть бы, — подумал он, — купить ей подарок прежде, чем вернусь домой».

— Так я советую вам обратиться к вдове Кабби, — резко сказала Сьюзэн.

Эспер с облегчением поняла, что ее мать пришла в себя. Теперь посетитель просто мешал готовиться к приему гостей. Пусть идет к Ли или куда ему вздумается, лишь бы ушел. Он зануда, да и к тому же высокомерен. От девушки не ускользнуло, каким взглядом Портермэн окинул кухню, когда вошел.

И она была права. Эймос, ушедший от них, думал о Ханивудах с презрением и жалостью. Живут в таком древнем доме и не могут даже перестановку какую-нибудь сделать или ремонт, чтобы все было в новом стиле. Стоячее болото какое-то. Только в мамаше, пожалуй, есть живость и характер. Этот Ханивуд видать, образованный, а что толку?

Эймос подумал о собственной карьере. Отец его приехал в Дэнверс в 1818 году. Из Нью-Йорка или Нью-Джерси, Эймос не помнил. Женился на шотландке, открыл здесь сыромятню, и дело пошло. Отец оставил после себя десять тысяч монет. Он, Эймос, должен превзойти отца. Он хорошо знает фабричное дело. У него, может быть, будет сто тысяч и больше. Но кому он их оставит? Если бы только Лили-Роза могла выздороветь! Может быть, ей поможет морской воздух, если он уговорит ее сюда переехать. А могла бы решительная, энергичная женщина, вроде Ханивуд помочь Лили-Розе прийти в себя? Портермэн снова вспомнил древнюю гостиницу с ее властной хозяйкой и хозяином — книжным червем. Интересно, все ли здесь такие странные? О Эспер он даже не вспоминал.

К шести часам вечера гости начали прибывать в «Очаг и Орел». Моряки и рыбаки с «Цереры» и «Дианы» надели серые фланелевые рубахи, вязаные фуфайки и черные шелковые галстуки, сменив резиновые сапоги на начищенные до блеска башмаки, изготовленные в домашних мастерских. Все, у кого были жены, пришли с женами, как и были приглашены.

Эспер, слышавшая в верхней палубе частый звон дверного колокольчика, поняла, что надо спешить. Ее лучшее платье, перешитое из маминого, было из синего поплина, с красной узорной каймой на рукавах и юбке. Эспер, не обращая особого внимания на наряды, была довольна им. Но теперь она думала по-другому: ей не казалось, что платье ей так уж идет — тесное в груди и собиравшееся в сборки на одном плече. Она раньше терпеть не могла шить, предпочитая погулять или почитать книжку, но теперь решила уделять больше внимания выкройкам, которые делала для нее мама. Сегодня придет Чарити Треверкомб, а у нее всегда красивые наряды.

Девушка придирчиво осмотрела себя в зеркало. Что бы ни говорила мама, она больше не будет носить косичку, как маленькая девочка. Эспер пыталась расчесывать волосы так и этак, но ничего не получалось. Наконец она уложила тяжелую косу вокруг головы и закрепила ее костяной заколкой. Затем Эспер надела единственное украшение — брошку из оникса с серебром, доставшуюся в наследство от бабушки, и, волнуясь, сошла вниз. Там ее встретил отец. Роджер тоже ломал голову, как ему одеться. Его старый сюртук был дополнен белоснежным шарфом и старомодным жилетом с золочеными пуговицами. Он по-особому относился к сегодняшнему вечеру. Этот прощальный праздник был традиционным. Роджер не задерживался ни в одной компании, так как его никто не интересовал, но бродил от группы к группе, беседуя со всеми о том о сем и радуясь праздничному виду дома. В конце концов, самодовольно думал он, это старейший дом в Марблхеде, и самый лучший. Те дома, которые могли с ним соперничать, как, например, «Король Хупер» или особняк Ли, потеряли былую славу и были перестроены, один — под магазин, другой — под банк.

Сьюзэн сегодня открыла «новое» крыло дома, что очень обрадовало Роджера. Он бродил по огромному залу, отделанному белыми панелями, освещенному свечами в позолоченных канделябрах, любовался резной лестницей, которая вела наверх в четыре большие спальни для постоянных гостей. Сьюзэн открыла даже вторую маленькую гостиную, напротив холла, хотя та была обставлена для жилой комнаты неподобающе.

Продолжая свой обход, Роджер подошел к двум капитанам, Касвеллу с «Цереры» и Лэйну с «Дианы», которые стояли в распивочной и весело болтали над чашей с пуншем.

— Добрый вечер, господа, добрый вечер, — сказал он приветливо, — всегда рады вас видеть, и вас, и ваших людей у себя. Вы пробовали пунш? Я знаю, Сьюзэн очень старалась, чтобы он удался.

Два капитана, хвастающиеся друг перед другом достоинствами своих кораблей и своих моряков, прервали свою интересную беседу и вежливо повернулись к хозяину.

— Еще бы, Роджер! — воскликнул капитан Лэйн, сидевший с ним за одной партой в школе сорок пять лет назад. — Пунш у вас что надо, пра-агревает кишки и па-аднимает дух!

— Рецепт Лота Ханивуда, отца Моисея, — заметил хозяин, никогда не сомневавшийся, что и другие знают, о ком из его предков идет речь. Да так оно чаще всего и было. Большинство марблхедцев знали имена дедов и прадедов своих соседей, так как их всех многое связывало.

— Он записал рецепт вон там, — Роджер показал на одну из поперечных балок, на которой действительно было что-то нацарапано, и, не задумываясь, интересно ли слушателям, стал читать наизусть:

— Вот так и теперь, сто пятьдесят лет спустя, здесь готовят пунш, — добавил он гордо.