— Как бы я хотела помочь ему! — прошептала Фортуна.
Разве могла она представить себе, что чувствует мужчина, оказавшийся в подобной ситуации? Разве могла она ощутить ту горечь, которая, словно яд, отравила его кровь, искажая все, что он видел и делал, заполняя собой все его мысли?
— Помоги ему, Господи, прошу тебя, — молилась она.
Надо было найти способ излечить его, подобно тому, как Гилли лечила больных ребятишек в трущобах Уотерлеса.
Но Гилли частенько говорила ей:
— Болезнь ума гораздо труднее поддается лечению, чем болезнь тела.
А ведь маркиз страдал не от болезни ума, а от гораздо более страшной напасти — болезни души.
Да, она была права, сказав ему, что месть разрушает его душу! Но удастся ли ей найти средство, которое излечит его?
Она вспомнила, как много лет назад Гилли говорила о траве прощения. Фортуна не могла сейчас вспомнить, что это была за трава, но чувствовала, что именно она и нужна была сейчас маркизу — трава прощения, которая унесла бы прочь его тоску, его желчность и ненависть и подарила бы ему покой и счастье.
— Господи, подскажи, как мне помочь ему, — шептала Фортуна, — подскажи, что надо сделать.
Ей вдруг почудилось, что ее молитва вспорхнула, словно птичка, и полетела над садом, прямо к садящемуся за сосновым лесом солнцу, которое напомнило ей об Аполлоне. Она полюбила этого бога с тех самых пор, когда Гилли рассказала ей о нем, и подсознательно связала его с образом маркиза.
Неожиданно до ее ушей донесся шорох крыльев, и она увидела, что на подоконник приземлилась белая голубка. Она села, совсем не боясь Фортуны, и, наклоняя свою головку сначала в одну, а потом в другую сторону, глядела на девушку своими круглыми глазами-бусинками.
— Это знак свыше, что мои молитвы будут услышаны, — решила Фортуна.
Голубка расправила крылья. Снежно-белая на фоне зелени деревьев, она взмыла в небо и исчезла в лучах заходящего солнца.
— Мне будет указан способ излечения маркиза, я уверена в этом, — вскричала Фортуна.
Служанки принесли в ее комнату ванну, наполненную водой с розовым маслом, и, искупавшись, она вытерлась полотенцем, благоухавшим лавандой.
Затем она надела зеленое платье, обшитое по вороту и манжетам крошечными кружевными оборками, схваченными маленькими бантиками из зеленого бархата, и спустилась вниз.
Она думала, что маркиз еще переодевается, но он уже ждал ее в салоне.
Когда она вошла, он встал из-за стола, за которым что-то писал, и она увидела, что он одет в превосходно сшитый сюртук из изумрудно-зеленого атласа, сидевший на нем как влитой.
— Мы с вами похожи на лесных духов, — воскликнула Фортуна. — Неужели вы знали, что я тоже надену зеленое?
— Понятия не имел, — ответил маркиз. — Вы выбирали платье по своему вкусу. И хочу заметить, что в этом наряде вы просто неотразимы.
Фортуна склонилась перед ним в реверансе.
— Благодарю за комплимент, — сказала она, — но будьте осторожны — ваши похвалы могут вскружить мне голову.
— Неужели это возможно? — спросил маркиз.
— Я шучу, — ответила Фортуна. — Я очень хорошо знаю свой недостатки, даже когда вы мне на них и не указываете.
— Да я в ваших глазах просто людоед, — произнес маркиз с лукавым огоньком в глазах.
— Так ведь в замках только людоеды и живут! — сказала Фортуна, глядя на него из-под опущенных ресниц. — Но если верить сказкам, людоеды всегда неравнодушны к молодым хорошеньким девушкам.
Маркиз рассмеялся.
— Не могу поверить, чтобы Гилли давала вам уроки кокетства, — сказал маркиз, — однако вы очень быстро превращаетесь в кокетку.
Он произнес эти слова таким тоном, что сердце Фортуны забилось от радости.
«Я должна заставить его смеяться, — подумала она. — Нельзя допускать, чтобы он снова погрузился в свою тоску… и начал вспоминать прошлое.
— Не выпить ли нам по бокалу вина, пока не прибыли гости? — спросил он, потом добавил: — Да, я забыл, что вы не любите вино.
— Я выпью немного, если вам этого хочется, — сказала Фортуна. — Джентльмены ведь не любят пить в одиночку.
— Откуда вы это знаете? — спросил маркиз. — Или это еще одна аксиома, почерпнутая вами из книг?
— Нет, я додумалась до этого сама, — ответила Фортуна. — Мне кажется, что большинству людей, если они, конечно, не обманывают себя, приятнее делать разные вещи в компании себе подобных. Если человек добился успеха и никто его не поздравил, он чувствует себя ужасно одиноко. И особенно если он потерпел неудачу и никто ему не посочувствовал.
— Что касается меня, то я предпочитаю одиночество, — твердо заявил маркиз.
— Это неправда, — возразила Фортуна. — Вы бы не получили сегодня такого удовольствия от езды верхом, если бы я не поехала с вами. И хотя ваша светлость не захочет этого признать, но я уверена, что вы с удовольствием показывали мне свой замок и рассказывали о своих детских проделках. — Она помолчала. — Неужели во время нашей совместной прогулки не было ни одной минуты, когда бы вы почувствовали себя счастливым?
Маркиз отвел взгляд от ее умоляющих глаз.
— У вас на все готов ответ, — в раздражении произнес он.
— Какой тогда смысл разговаривать со мной, если бы я не знала, что ответить? — спросила Фортуна. — Вам не нравится, что я слишком много говорю, но в противном случае вы бы стали жаловаться, что со мной чертовски скучно.
Маркиз откинул назад голову и захохотал.
— Вы неисправимы! — воскликнул он.
В этот момент появился лакей с подносом, на котором стояли стакан вина и бокал, наполненный какой-то жидкостью. Маркиз посмотрел на нее с подозрением.
— Что это? — спросил он.
— Персиковый сок для мисс Фортуны, — ответил лакей. — Мистер Бейтсон подумал, что юная леди предпочтет вину сок.
— Как мило с его стороны! — воскликнула Фортуна.
— Еще один пример заботливости моих слуг, — заметил маркиз, подняв брови.
— Они все очень любили Гилли, — просто произнесла Фортуна. — И ко мне отнеслись с большой добротой.
— А разве я отнесся к вам по-другому?
В тоне его голоса не было привычного высокомерия, и Фортуна взглянула на него.
— Вы рады, что я приехала сюда? — тихо спросила она.
Ее серые глаза пытливо глядели на него, но в них он уловил глубоко запрятанный страх. Она же по выражению его лица не могла догадаться, что он чувствует.
Резкие линии по обе стороны его рта, придававшие лицу маркиза циничное выражение, не смягчились, но ей показалось, что на мгновение он забыл о своих бедах.
— Фортуна! — произнес он таким тоном, как будто собирался сказать что-то очень важное.
