— Продолжай, я жду.
Кендалл стиснула зубы и уставилась в потолок.
— Чего ты ждешь, капитан? Я все тебе сказала. Мой отец умер, мать вторично вышла замуж. Он оказался белым подонком в элегантном белом фраке. Первые годы он продавал недвижимость и движимость процветающей плантации, чем и питал свою тягу к роскоши. Когда распродал все неодушевленные предметы, настала очередь созданий из плоти и крови. Думаю, моя цена оказалась выше, чем цена моей сестры, потому что отчим письменно обещал мне не трогать ее, если заплаченная за меня сумма окажется достаточной, чтобы заплатить все долги.
Брент так долго молчал, что Кендалл с любопытством посмотрела на него.
«Сидит, как Рыжая Лисица!» — подумала она. Спина прямая, плечи развернуты. Голая грудь дышит спокойной силой, руки на коленях. Мозолистые пальцы медленно перебирают ткань бриджей — только эти движения выдавали взбудораженное состояние капитана Макклейна.
— Ты так и не объяснила мне свое поведение, — ледяным тоном произнес Брент.
— Я не думала, что тебе понадобятся какие-то объяснения, — ответила Кендалл. Как ей хотелось, чтобы ее слова прозвучали едко и презрительно, но в. них не было ничего, кроме боли. Краска стыда залила ее щеки, презрительный выпад прозвучал, как слабый шепот.
— Мне не надо объяснять очевидные вещи, — жестко, не давая ей поблажки, возразил Брент. — И хотя мне еще только предстоит удовольствие от встречи с твоим мужем, я все же довольно много слышал о нем и знаю — это достойный мужчина, статный и сильный. В моей голове не укладывается, что может найтись мужчина, который, заплатив за невесту бешеные деньги, оставляет ее девственной в течение нескольких лет, если не ошибаюсь…
— Не ошибаешься, это продолжалось три года! — огрызнулась Кендалл.
Она стиснула зубы, заметив, что ее сарказм не произвел на Макклейна ни малейшего впечатления. Хуже того: он смотрел на нее с еще большей угрозой, более мрачно… Опустив глаза, она взглянула на его руки. Кулаки так сжаты, что на фоне темной, загорелой кожи костяшки пальцев кажутся мертвенно-белыми пятнами. Содрогнувшись, она выпалила ответ, которого он настойчиво добивался:
— Внешне Джон Мур выглядит великолепно, но на самом деле не так уж и здоров. Несколько лет назад он заразился лихорадкой, которая едва не убила его. До конца он так и не оправился. До сих пор у него остаются мышечные спазмы и сильные-головные боли… Кроме того, у него полнейшее… половое бессилие.
В глазах Брента появился едкий, язвительный интерес:
— Значит, тебя надо понимать так, что ты оставила мужчину только потому, что он болен?
Обвинение настолько сильно поразило Кендалл, что она лишь тупо посмотрела на Брента. Но уже в следующую секунду ярость затопила ее рассудок — слепая ярость, вызванная несправедливостью его издевательского замечания. Кендалл просто обезумела от огромного желания уничтожить эту кривую ухмылку. Не помня себя, она вскочила, отшвырнув одеяло, и с кулаками набросилась на Макклейна, стараясь попасть в мощную челюсть.
— Ты сукин сын! — прошипела она, но ее ярость, как, впрочем, и внезапный порыв, моментально иссякла — Брент сжал ее своими могучими руками, лишив возможности пошевелиться. Молочно-белые груди плотно прижались к жесткой рыжеватой поросли на груди Макклейна. Это иное, отнюдь не нежное объятие вызвало в Кендалл мысль о недавней близости, о том, что этот странный мужчина с удовольствием повторит все, что между ними произошло. Неужели это один и тот же человек? Еще совсем недавно — преданный любовник, а теперь — чужой, ненавидящий ее человек.
Она постаралась вырваться — не для того, чтобы причинить ему боль, просто ей хотелось отстраниться от него. А он был все так же непреклонен и беспощаден; лицо его оставалось мрачным, когда он сказал:
— Но если ты стала женой янки, то каким образом оказалась в Чарлстоне в день объявления независимости штата?
Кендалл ухитрилась упереться руками в его грудь, но ничего хорошего из этого не вышло — интимность только возросла: теперь его бедро упиралось в низ ее живота, а нога обняла ее ягодицы. Одеяло сползло, и Кендалл вновь ощутила свою уязвимость.
— Кендалл!
Он слегка встряхнул ее, голова ее запрокинулась назад. Она посмотрела ему в глаза и сделала еще одну тщетную попытку высвободиться.
Высоко вскинула подбородок. Сдаваться она не собиралась:
— Я приехала домой, капитан Макклейн. Несмотря на замужество, я продолжала считать Чарлстон домом. Я знала, что Южная Каролина объявит о своем отделении, если президентов изберут Линкольна. И мне обязательно надо было быть дома. Убедив мужа в том, что мне надо повидаться с матерью, пока не начались военные действия, я была уверена, что мне удастся бежать. Разве могла я подумать, что он станет меня преследовать?
Брови Макклейна выгнулись дугой от изумления:
— Так ты натолкнулась на меня случайно и тут же решила использовать, чтобы сбежать от законного мужа?
— Да! Да! — закричала Кендалл, снова приходя в ярость и нанося Бренту бесполезные удары в грудь, капитан едва ли замечал их. — Это был не заговор, а роковое стечение обстоятельств.
— Короче, ты просто использовала меня?
— Да, да, да! — снова закричала Кендалл. — Но ты не смеешь меня за это осуждать. Я бы использовала кого угодно — даже Господа Бога! — чтобы сбежать. Ты не знаешь, как это бывает, ты даже не представляешь себе, через что мне пришлось пройти, ты не знаешь, что… что… — Голос ее пресекся, от гнева не осталось и следа. Кендалл доверчиво прижалась к плечу Брента, шепча горькие слова: — Ты неукротим, капитан Макклейн. Ты сам — первобытная, могучая сила, во власти которой казнить или миловать. Ты просто не понимаешь, каково быть ненавидимой только за то, что ты молода, здорова и… всецело принадлежишь этому человеку.
Объятие Брента на мгновение стало чуть сильнее, но Кендалл едва ли заметила это. Она сильно дрожала, прижимаясь щекой к гладкой бронзовой коже, подсознательно улавливая пряный мужской запах его горячего сильного тела. Но хотя она и дрожала всем телом — да что там говорить, ее просто-напросто трясло, как в лихорадке! — она все еще не могла позволить себе расплакаться. Не станет она просить Брента понять и простить ее.
Но вдруг Кендалл ясно ощутила какое-то изменение в Макклейне. Что-то произошло, но что? Одна рука капитана все еще покоилась на ее бедре, а вторая нежно поглаживала ее спину. Она затаила дыхание, боясь шевельнуться. Его ласка была такой убаюкивающей, успокаивающей, усыпляющей. Она многое отдала бы сейчас за то, чтобы он крепко обнял ее своими мощными руками. Как хотелось, чтобы он вдохнул в нее силу, которой она сама лишилась и которой ей так недоставало; найти в его объятиях тихую гавань, в которой можно укрыться от жизненных невзгод и превратностей судьбы!
