– А может, она просто уехала?
– Может быть.
– Значит, она меня не любила?
– Не говори так. – Я почувствовала, что девочка вот-вот расплачется, и решила отвлечь ее. – Пошли! – приказала я. – Помоги мне все убрать. Не забудь накрыть вешалки чехлами от моли. Господи, представляю, как ты веселилась, примеряя их!
Против воли она улыбнулась:
– Да! То есть вначале. Но сейчас мне уже не весело.
Заперев шкаф, я вручила ей подарки и сказала:
– А сейчас пойдем и посмотрим твою новую спальню. Она тебе понравится. И ты будешь рядом с нами.
С нами. С Гарри и со мной. С мужем и женой. С отцом и мачехой… Мысль о том, что я стала мачехой Пенелопы, пришлась мне по душе. Девочке очень нужна мать. Я решила при первой возможности поговорить о ней с мужем.
Возможность представилась в тот же вечер, после ужина. На скатертях ни единого пятнышка, серебро сияет, хрустальные бокалы сверкают. Все было безукоризненным, включая мою внешность. Я очень тщательно подобрала вечерний туалет, платье из переливчатой тафты. В зависимости от освещения оно казалось то бирюзовым, то синим. Плечи я оставила непокрытыми, из украшений надела только серьги и браслет с сапфирами. Я надеялась, что Гарри останется доволен моим внешним видом. Когда я спустилась вниз, он бросил на меня единственный взгляд, но я не поняла, одобряет он меня или нет и чем вообще заняты его мысли.
За ужином меня посетила грустная мысль. Что, если вся наша жизнь будет такой – скованной, официальной, без близости даже на словах? Мне так хотелось, чтобы он считал меня женщиной, а не просто собеседницей за столом и хозяйкой дома!
Я обрадовалась, когда он отпустил слуг, однако его первое замечание, когда мы остались одни, было типичным для него:
– Надеюсь, ты не считаешь все церемонии такими уж невыносимыми.
– Скоро привыкну.
– В этом я нисколько не сомневаюсь. Ты учишься семимильными шагами.
– Ты удивлен?
Он улыбнулся такой знакомой улыбкой:
– Между прочим, Оливия, сколько тебе лет?
– Почти двадцать.
– Такая молодая! – прошептал он. – Надеюсь, ты не пожалеешь о том, что вышла замуж за человека намного старше себя.
– Возраст здесь ни при чем. Важно, подходят ли люди друг другу.
– А мы, по-твоему, подходим?
– Скоро станет ясно.
– А если окажется, что мы друг другу не подходим?
Я не сумела ответить, сама мысль была мне невыносима. В глубине души я понимала, что никогда не расстанусь с надеждой завоевать его любовь. Ведь я его жена, по крайней мере, была ею одну ночь. Я часто вспоминала ту ночь, лелеяла воспоминания о ней, а он… скорее всего, он давно все забыл.
Ему подали портвейн, и я, подчиняясь этому неписаному сигналу, встала, намереваясь удалиться в гостиную, но он поспешно сказал:
– Прошу тебя, не уходи. Давай хотя бы поговорим. Если мы с тобой не будем разговаривать, как мы узнаем друг друга? До сих пор у нас почти не было возможности общаться. Светское лондонское общество – враг близости.
Он поднял свой бокал и медленно пошел вокруг стола. Придвинув стул, он сел вполоборота ко мне. Когда он поднял руку и прикоснулся ко мне, кровь во мне закипела. Я не хотела, чтобы меня так мучил человек, который не желает становиться по-настоящему моим мужем, и непроизвольно отстранилась.
– Извини, – сказал он. – Я забылся.
– Забываться не следует, – парировала я. – Особенно в твоем мире.
– Он стал и твоим, ты вступила в него. И не только в Лондоне, но и здесь, в замке. Ты затеваешь радикальные перемены.
– Да, я приказала переселить Пенелопу в другую комнату. Ты предоставил мне самой решать все вопросы, связанные с ней.
– А я и не возражаю. Пока она остается здесь, ты сохранишь за собой это право.
– Пока она остается… Что ты имеешь в виду?
Кажется, он пожалел о своих словах, потому что ответил уклончиво:
– Она скоро вырастет…
– А пока ей нужна мать. Ты не знаешь, а я знаю, как она тоскует по ней.
Он нахмурился. Мне показалось, что в его глазах мелькнула печаль, но он сказал лишь:
– Ты права… я не знал. – Потом он подарил мне свою ослепительную улыбку. – Значит, ты стала для нее мачехой. Я очень признателен тебе.
– Мачеха не то, что родная мать, – возразила я, надеясь, что он удовлетворит мое любопытство.
Но он переменил тему:
– Я слышал также, что ты уволила горничную.
– Да. Мы с миссис Гарни решили, что она должна уйти. Откуда ты узнал?
– От старшего лакея. Он докладывает мне обо всем, что происходит в замке.
– Ты сам не возражал бы против увольнения Алисы, если бы узнал причину.
– Она мне известна.
– Дело не только в платьях. Платья – предлог. Мне хотелось избавиться от Алисы с тех пор, как только я приехала в Фэрмайл. Она оказывала дурное влияние на Пенелопу.
– В каком смысле? – отрывисто спросил он.
– Она сказала Пенелопе, что обе они – незаконнорожденные. Точнее, она назвала их обеих «ублюдками», и Пенелопа подхватила это слово. – Его стул с грохотом полетел на пол. Он возвышался надо мной, дрожа от гнева. Я спокойно выдержала его взгляд и продолжила: – Алиса также уверяла, будто миссис Гарни – ее мать, но притворяется теткой. Я в присутствии Пенелопы разоблачила ее ложь.
– Что еще она наговорила девочке?
Я уже собиралась ответить, когда в дверь вдруг постучали. В столовую вошел Саймон Дюваль и быстро проговорил:
– Приезжал почтмейстер из деревни. Срочная телеграмма из Лондона…
Я не понимала, отчего Саймон так взволнован и отчего так встревожился мой муж. Гарри выхватил у него из рук телеграмму и вскрыл ее. Прочитав телеграмму, он тут же направился к двери, говоря на ходу:
– Мы должны спешить! Нельзя терять ни минуты!
Оба словно позабыли обо мне. Я осталась на месте и рассматривала сверкающий обеденный стол, пока не услышала за окном грохот колес и не поняла, что они уехали. Но куда? В Лондон? В такой час? На сердце у меня было тяжело. Я не могла отделаться от мысли: случилось что-то, что изменит нашу жизнь.
Утром все мои страхи рассеялись. Я радовалась яркому солнцу и новому дню. И почему телеграмма из Лондона так расстроила меня? Возможно, она связана с делами, и Гарри решил заняться ими незамедлительно.
Мы с Пенелопой позавтракали вместе. Вот еще одно недавно введенное мною правило, которое пришлось ей по душе. Завтрак накрыли у меня в гостиной, в той самой комнате, куда нам подали свадебный ужин.
Пенелопа остановилась на пороге, огляделась и наивно воскликнула:
– Наверное, они знали, что вы рано или поздно будете жить здесь!
– Кто «они»?
– Те, кто обставлял комнату. Цвет подобрали как будто специально для вас! – Она погладила позолоченную спинку кресла и добавила: – Золотое, как ваши волосы.
