И Чезаре прекрасно понимал природу этого удивления: ведь он ехал в сопровождении своей сестры и – самой знаменитой римской куртизанки; он также знал, что скоро весть об этой его выходке дойдет до отца и Папа будет весьма раздосадован. А этого как раз Чезаре и добивался: пусть люди глазеют, пусть сплетничают.
Фьяметта также наслаждалась этой выходкой: пусть римляне узнают, что именно она – последняя любовница Чезаре Борджа! Это сослужит неплохую службу ее репутации: чем дольше она будет оставаться у него в фаворе, тем лучше – это несказанно возвышает ее среди соратниц по ремеслу.
Так они и ехали к Колизею: вид его неизменно приводил Лукрецию в восторг – и в трепет, потому что она всегда вспоминала о первых христианах, пострадавших на его арене за свою веру.
– Ох! – воскликнула она. – Как здесь красиво и как… страшно. Говорят, что некоторые специально приходят сюда по ночам, чтобы послушать отголоски стонов тех, кого принесли в жертву, и рев разъяренных львов.
– Это всего лишь сказки, – рассмеялась Фьяметта. Лукреция вопросительно глянула на Чезаре.
– Фьяметта права, – сказал он. – То, что люди слышат, – просто шаги тех, кто ворует из руин камни и мрамор для строительства своих домов, а разговоры о привидениях распускают сами воры, чтобы их никто не тревожил.
– Наверное, так оно и есть! Теперь я совсем не боюсь этого места.
– Но все же заклинаю тебя, сестра: не ходи сюда по ночам. Это место не для таких, как ты.
– А вы ходили сюда ночью? – невинно осведомилась Лукреция у Фьяметты. Чезаре ответил вместо нее:
– По ночам в Колизее собираются грабители и проститутки.
Фьяметта слегка покраснела, но поостереглась возражать Чезаре – она уже хорошо знала его нрав.
Лукреция, заметив замешательство девушки и поняв его причины – потому что она прекрасно сознавала, чем Фьяметта зарабатывает себе на жизнь, – быстро произнесла:
– Папа Павел построил свой дворец из травертинского мрамора, который взяли отсюда. Разве не замечательно, что четырнадцать веков спустя этот мрамор и эти камни все еще служат для строительства домов, хотя тех, кто воздвиг Колизей и кто погибал здесь, давно уже нет на свете?
– Ну разве она не очаровательна, эта моя маленькая сестренка?! – воскликнул Чезаре и наклонился ее поцеловать.
Некоторое время они скакали среди руин, а затем повернули коней к дворцу Санта Мария дель Портико.
Чезаре сказал Фьяметте, что попозже еще к ней заедет, и отправился к сестре.
– Ах, – сказал он, когда они остались одни (прислужницы Лукреции всегда разбегались, когда к ней приходил Чезаре). – Ты немного шокирована, признайся.
– Люди глазели на нас, Чезаре.
– Разве тебе не понравилась бедняжка Фьяметта?
– Понравилась. Она очень красивая… Но она – куртизанка, правда? И вряд ли ей стоило в открытую появляться с нами на улицах.
– Почему же?
– Видимо, потому, что ты – архиепископ.
Чезаре хорошо знакомым Лукреции жестом упер руки в боки.
– Именно потому, что я архиепископ, я и проскакал по улицам с этой рыжей девкой.
– Но наш отец говорит…
– Я знаю, что говорит отец. Заводи сколько хочешь любовниц – десять, двадцать, сотню. Забавляйся с ними, как тебе будет угодно, – но тайком. А на публике делай вид, что ты – преданный сын церкви. Ради всех святых, Лукреция, я же поклялся, что избавлюсь от церкви и стану вести себя именно так, чтобы заставить отца освободить меня от этого обета.
– Ох, Чезаре, но тогда он будет так несчастлив!
– А что ты скажешь о несчастьях, которые он причиняет мне?
– Но он же все делает ради твоего процветания!
– Теперь, сестра, я слышу, что его слова значат для тебя куда больше, чем мои.
– Нет, Чезаре, нет! Знай, что, если бы от меня зависела твоя свобода, я бы сделала все, чтобы избавить тебя от служения церкви!
– И при этом ты жалеешь отца. «Он будет так несчастлив!» И ни слова о моих страданиях!
– Я знаю, как ты страдаешь, дорогой мой брат, и постараюсь сделать все, чтобы положить конец твоим страданиям.
– Правда? Ты действительно так сделаешь?
– Все… Все, что угодно, лишь бы ты был счастлив. Он обнял ее за плечи и улыбнулся.
– Что ж, когда-нибудь я напомню тебе о твоем обещании.
– Конечно, Чезаре. Я всегда буду рада тебе помочь. Он поцеловал ее.
– Ты меня утешила. Тебе всегда это удается. Дорогая моя сестра, я люблю тебя больше всех на свете.
– И я тоже люблю тебя, Чезаре. Разве этого не достаточно, чтобы мы были счастливы? Правда, хотя у нас есть и другие дела и задачи…
– Нет! – крикнул он, и глаза его загорелись недобрым огнем. – Я знаю свое предначертание! Я должен стать царем… завоевателем! Ты в этом сомневаешься?
– Нет, Чезаре, нет. Я всегда считала тебя царем и завоевателем.
– Дорогая Лукреция, когда мы с тобой и с Фьяметтой прогуливались, ты посмотрела на развалины и сказала, что они напоминают тебе о былом их величии. Но в нашей истории был лишь один по-настоящему великий человек, завоеватель, и он жил задолго до того, как был построен Колизей. Это был великий сын Рима. Ты знаешь, о ком я говорю?
– О Юлии Цезаре?
– Великий римлянин, великий воин. Я так и вижу, как он пересекает Рубикон, как вся Италия простирается у его ног. Это было за сорок девять лет до рождения Иисуса Христа, и никогда потом не появлялся на свете человек, подобный Юлию Цезарю. Ты знаешь, какой был у него девиз? «Aut Caesar, aut nullus»! Лукреция, отныне это и мой девиз! – глаза его сверкали: он настолько верил в собственное величие, что заразил этой верой и Лукрецию. – При рождении меня нарекли Чезаре, и это не простая случайность! Был один великий Цезарь, теперь появится второй.
– Ты прав! – воскликнула она. – Я в этом уверена. Пройдут года, и люди будут вспоминать тебя так же, как вспоминают они великого Юлия. Ты станешь великим полководцем…
Лицо его вновь сделалось угрюмым.
– А отец хочет, чтобы я принадлежал церкви!
– Но ты станешь Папой, Чезаре. Когда-нибудь ты станешь Папой!
Он топнул ногой.
– Власть Папы – тайная, а король правит в ярком свете дня. Я не хочу становиться Папой, я хочу стать королем. Я хочу объединить всю Италию под моими знаменами и править… единолично. Это задача для короля, а не для Папы.
– Отец может отпустить тебя!
– Он не станет этого делать. Он отказывается. Я его просил, я его умолял. Но нет: я принадлежу церкви – и точка. Один из нас должен принадлежать церкви! У Джованни в Барселоне есть его длинномордая кобыла. У Гоффредо – своя шлюха в Неаполе… А я… Моя жена – святая церковь! Лукреция, слыхала ли ты когда-нибудь подобную глупость? Да когда я об этом думаю, мне хочется всех поубивать!
