– Выдернуть пук соломы.
– Откуда? С самого низа? И не догадались, что может произойти?
– Нет, – она сжала зубы. Ей хотелось поскорее вылезти из-под этого вороха, но он приказал ей лежать тихо. Де Фонтен медленно снимал солому с ее груди, пальцы нежно скользили по телу. Николетт замерла… Но Лэр только сказал:
– Ну вот, – и помог ей встать на ноги. Николетт встряхнула юбками.
– Повернитесь! – приказал он. Его голос заставил девушку вздрогнуть. И, не дожидаясь никаких возражений, начал отряхивать солому с ее юбки. – Вот здесь очень много пристало.
Николетт вновь несколько раз встряхнула юбками, затем посмотрела на Лэра.
– Почему вы на меня так смотрите? На его лице заиграла улыбка.
– Разве я не могу смотреть на вас?
– Зачем?
– Потому что вы красавица.
– Нет, – резко возразила она, тут же начав поиски корзинки с яйцами.
– Нет? – повторил со смехом де Фонтен. – Вы хотите сказать, что вы некрасивая, или не хотите, чтобы я говорил о вашей красоте?
Лэр заметил, где виднелась ручка корзинки, но ничего не сказал Николетт.
– Нет! Да! – неуверенно произнесла она, смущенная вниманием и выражением его глаз.
– Вы ищите корзинку?
В этот момент Николетт сама увидела ручку, выглядывающую из соломы, и протянула руку, которую де Фонтен поймал в воздухе. Его ладонь показалась ей холодной, как лед. Николетт попыталась выдернуть руку, но Лэр не отпустил.
– Вы хотите поехать со мной в Андлу? Вначале Николетт растерялась, затем резко ответила:
– Нет! Что об этом подумают? Конечно, ей хотелось поехать. Через мгновение она начала сожалеть, что отказалась.
Лэр улыбнулся еще шире.
– А вам не все равно, что подумают другие?
В носу у девушки защипало, она почувствовала, что еще немного и она чихнет.
– Меня могут узнать, – она громко чихнула.
– В Андлу? – он вновь засмеялся.
Лэр прав. Как глупо все, что она говорит! – Итак, вы хотите поехать? – Он выпустил ее руку, взял корзинку и протянул Николетт.
– Да, – почти шепотом ответила она и, выхватив корзинку, выбежала из сарая.
Николетт быстро шла по двору, разбрызгивая грязь. В кухне все были заняты делом и негромко переговаривались. Она знала, что сквозь дверной проем они уже давно заметили ее. Мюетта сидела за столом и чистила бобы.
– Я еду в город, – сказала Николетт.
– Одна? – спросила Дора, толкнув Жозину локтем в бок.
– С де Фонтеном, с сеньором.
Николетт поставила корзину рядом с мешком с мукой. Ни одно яйцо не разбилось. Просто чудо какое-то!
– Да? – переспросила Мюетта, бросая очищенные бобы в кастрюлю. – А почему у тебя солома на спине? – вокруг глаз Мюетты начали собираться морщинки.
– На меня упала гора соломы.
Дора и Жозина захихикали, но Николетт сделала вид, что не замечает этого.
– Могу я взять ваш платок? – обратилась она к Мюетте. Та кивнула седой головой в знак согласия.
Николетт набросила на плечи серый платок, затем сказала:
– Один из конюших должен привести в порядок солому в сарае.
– И как это она упала? – хихикнула Дора. Николетт посмотрела на нее.
– Понятия не имею.
Кажется, повар тоже заинтересовался… В эту минуту из кастрюли, в которой что-то варила Жозина, через край полилась пена. Мюетта вместе с поваром раскричались, как ненормальные.
Николетт быстро вышла из кухни, взмахнув юбками.
– Итак, – прошептала Мюетта, набирая еще одну горсть бобов. – Разве я не говорила вам, что через неделю она будет в его постели?
– Я бы отдала ему себя всю, капля за каплей, – прощебетала Дора, покачивая пухлыми бедрами. Жозина расхохоталась, издавая стоны от якобы взаимного удовольствия. Лысый повар только головой покачал – какие тут дуры собрались! Он взял нож и начал разделывать цыпленка, потом повернулся к Доре:
– Твоя чаша так часто ходила по рукам, что я не уверен, осталась ли там хоть одна капля.
Дора округлила глаза, отвернулась. Когда повар вновь занялся цыпленком, она скорчила за его спиной гримасу.
Николетт мало заботили их насмешки. По крайней мере, сейчас. Она была взволнована, как ребенок, в предвкушении путешествия. Они поедут по склону, в низину.
Собственно говоря, ей предстояло увидеть лишь нормандское поселение: грязные улицы, убогие домишки. Но сердце билось в радостном ожидании. Ботинки расплескивали грязь, пока она бежала вдоль кустарников.
Небо окрасилось в кремовый цвет, холодный воздух наполнял легкие, и у нее закололо в груди. Какой прозрачный день! Он будет добрым, этот день. Она не знала, почему так решила. Может быть потому, что Лэр де Фонтен предпочел провести этот день с ней?
Во дворе седлали лошадей. Жюдо, подтягивая подпругу, услышал стук ботинок Николетт по булыжнику и посмотрел на нее неодобрительно.
Альбер проверил, хорошо ли подкованы кони. Он только мельком глянул на женщину. Ей показалось, что слуга де Фонтена сильно возмужал за последнее время.
Лэр подвел лошадь к Николетт, помог ей забраться в седло. Он улыбался так, словно какая-то тайная шутка не давала ему покоя.
Это была та же самая лошадь, на которой Николетт приехала из Парижа. Наклонившись к холке кобылы, она погладила шею, затем взяла поводья…
За воротами замка, среди высоких трав, мир, казалось, правил осенний бал. Холмы таяли в светлой дымке. Небо, словно бездонный колодец синевы, опрокинулось над головами всадников. Николетт давно не чувствовала себя такой счастливой.
Дорога – на самом деле грязноватая тропа – шла вниз по северному склону, затем плавно переходила в плодородную долину. Когда спуск закончился, Лэр поравнялся с Николетт и продолжил путь рядом с ней.
Они ехали по небольшому перелеску. Солнце проглядывало сквозь ветви, словно сквозь резные ставни окна. Свет падал на лица, порождая изысканную игру теней. Де Фонтен улыбнулся.
– Вам здесь нравится?
– Да, – ответила она. Ей очень хотелось сказать: «Вы добры ко мне, и я благодарна…», но гордость не позволила.
– Андлу покажется вам мрачным и очень провинциальным, – предупредил Лэр.
Он оторвал взгляд от соломинки, прилипшей к ее юбке, поднял глаза, взглянув искоса.
– Я думаю, обо мне можно сказать то же самое.
Жюдо повернулся к ним. Лэр, заметив это движение, громко сказал:
– Ничего не говорите пленнице о нашей поездке.
– Хорошо, – скромно отозвалась девушка. Жюдо не в первый раз смотрел на нее столь странно. Неужели он что-то подозревает? Кажется, он предан де Фонтену, но когда речь идет о преданности, трудно сказать что-то определенное.
Низина казалась коричнево-ржавым одеялом с вышитыми деревьями, которые уже сбросили листву, с нитью реки, сверкающей серебром. Они подъехали к мутному ручью, берега которого соединял мост, сложенный из бревен. Впереди лежал Андлу – гордый шпиль церкви, ряд мастерских, дома богатых торговцев, лачуги крестьян. Осеннее солнце падало на немощеные, пыльные улицы – узкие, довольно грязные. Где-то впереди гудел рынок. Конечно, если сравнить с Парижем, Андлу – угрюмейший городишко. Но для Николетт, так давно лишенной контактов с внешним миром, он показался чудеснейшим местом.
