– Пойми, – начал он мягко. – Ты того стоила, и я до сих пор не могу понять, почему никто другой не разглядел твоего таланта раньше.
– Замолчите! – Резко вскинувшись, она заткнула уши руками. – Мне и так больно.
– Больно?
– Я пришла вам сказать… – Она опустила руки, глубоко вздохнула и начала говорить внятно и четко, как будто не надеялась на понимание.
– О чем? – не в силах терпеть, спросил он.
– Что я не смогу вас полюбить. Ни-ко-гда. Слышите, никогда!
На мгновение он замер, вникая в суть сказанного. Ему захотелось рассмеяться над ее страстной речью, наорать на нее, а потом заплакать. Но больше всего ему захотелось обнять ее и не выпускать из рук. Ни-ко-гда. Она сводила его с ума.
– Ах, детка, – выдохнул он. – Какую же боль тебе пришлось пережить, чтобы сейчас сказать подобную глупость? Ты так тосковала по своей семье? Я прав?
Она долго молчала.
– Все, что вам необходимо знать… – наконец произнесла Пиппа, – это то, что я вас не люблю и никогда не полюблю.
Он признался себе, что теперь у него развязаны руки. Он коротко и спокойно улыбнулся:
– Меньше всего мне нужна твоя любовь. Она вскинула голову:
– Прекрасно. Я так и предполагала. Это упрощает дело.
– Намного упрощает. – Он почувствовал внутри пустоту. – Теперь мы можем стать друзьями. У ирландцев есть поговорка: «Если ты не сумел стать моим врагом, то я считаю тебя своим другом».
– Хорошая поговорка. – Голос ее прозвучал как-то беспомощно.
Она отошла от него и присела на мраморную скамейку с видом на реку.
– Расскажите мне об Ирландии. Правда, что у вас в лесах живут крошечные человечки?
Он прикрыл глаза, жгучая тоска пронзила сердце.
– В Ирландии много прекрасного и удивительного. И жуткого тоже много.
Пиппа нежно взяла его руки в свои. Он был благодарен темноте. Днем приходилось замыкаться и скрывать боль. В темноте многое позволено, она одинаково скрывает как добродетель, так и пороки.
Он думал о родине со смешанным чувством горьковато-сладкой нежности и безнадежной потери.
– Ладно, слушай, – начал он, глядя в пустоту ночного сада. – В солнечные дни Лох-Лин напоминает голубое зеркало, отражая в своей глади безбрежное небо. Вокруг стоят зеленые, как изумруды, леса. Вдали видны горы с ревущими водопадами, реки, в которых плещутся лосось и форель, а на середине озера расположено место, которое называется Иннисфален.
– Иннисфален? Это остров?
– Да. Остров, ставший домом для каноников ордена Святого Августина. В детстве у меня был наставник Ревелин, он жил там.
Айдан часами проводил время на острове, удобно устроившись на холодном камне стены аббатства и вбирая в себя благочестивую тишину, окружавшую его, погруженный в свои мечты. Ревелин был для него могучим и внушающим уважение, как сам Господь Бог.
– А замок Росс? – спросила она. – Яго сказал, будто вы прогневали королеву тем, что достроили замок.
Лицо Айдана омрачилось.
– Замок Росс был мечтой моего отца. И моим искуплением.
Слова вылетели прежде, чем он успел прикусить язык.
Айдан отдернул руки и провел ими по волосам.
– Не останавливайтесь, – попросила она. – Пожалуйста, мне хочется знать. Что значит «искупление»?
Эта девушка владеет колдовскими чарами, решил он, если добивается признаний у сердца, закрытого для посторонних.
– Я считал своим долгом завершить строительство замка после смерти отца, – произнес Айдан едва слышно, – даже вопреки запрету англичан. Мой отец отказывался признавать, что наши люди проиграли борьбу с англичанами. Год за годом я наблюдал, как он собирал армии и вел их на верную гибель. Год за годом мне приходилось выслушивать рвущий сердце плач вдов и сирот, обреченных на голод и страдания только потому, что мой отец отказывался идти на компромисс с англичанами.
– Как это печально, Айдан, – прошептала она. – Вы так страдали.
– Жалеть надо не меня, а тех, кто уходил умирать на поле боя, и тех, кого они покидали. – Он обхватил голову руками и задумался о той непомерной цене, которую он заплатил, чтобы залечить кровавые раны своего народа, полученные в борьбе с англичанами. – Силы ирландцев были на исходе. И чем сильнее мы сопротивлялись, тем изощреннее в своей жестокости был их лорд-констебль, расположившийся в городке Килларни. Сам я сражался бы, пока жив, но я не смел просить о том же своих подданных.
– А ваш отец мог?
– Да.
Поток воспоминаний нахлынул на Айдана: крик, мольбы… жестокость. Боже правый, они были кровными врагами, а не кровными родственниками.
– О чем вы попросите королеву? – спросила девушка.
– О милости… и чтобы она дала нам хоть немного самоуправления. Крови прольется меньше, если я договорюсь о продолжительном мире.
– Даже ценой собственной гордости?
– Чтобы спасти жизни. – Он резко выпрямился и стал ходить по дорожке. – Да. Будь все проклято, у меня нет иного выбора.
– Что вы знаете о Елизавете – королеве Англии?
– Что она умная, властная и тщеславная женщина. Что она непредсказуема в своих решениях. Что она самая влиятельная и могущественная властительница во всем христианском мире.
– У нее крутой нрав, уверяю вас. Однажды Весельчак Том отправился просить льгот для гильдии пивоваров, и она разогнала гильдию.
– Почему?
– Потому что Том пришел к ней с протянутой рукой. Сударь, если вы станете унижаться перед ней, она просто высмеет вас.
– Предлагаешь мне объявить ей войну? – поддразнил он ее с грубоватой улыбкой.
– Нет.
Шурша платьем, Пиппа вышла из тени и встала перед ним.
– Айдан, – чуть запнувшись, начала она. – Конечно, я дразнила вас, нарекая всяческими титулами, но… Ведь вы – потомок древнего королевского рода, правитель по праву, О'Донахью Map, предводитель ирландцев. И это правда!
Обыкновенные, простые слова сильно задели его за живое и вызвали бурю эмоций. «Все это только слова! – внушал он себе. – И говорит их какая-то заблудшая бродяжка, чье мнение ничего не значит». Но как они завораживали! Как она верит в его предначертание! И как жаждала его душа этой веры. Один Бог ведает, почему Фелисити никогда не верила в него.
– Я действительно О'Донахью Map, – произнес он с прежней уверенностью. Он схватил Пиппу в охапку и закружил ее. Ее смех разнес ветер, эхом подхватила река. Они оступились и упали на землю, и мягкая трава приняла их. Айдан оперся на локоть и посмотрел на смеющееся лицо девушки. Затем, отбросив последние сомнения, он жадно прильнул к ее губам, черпая мужество и мудрость в трепетном поцелуе.
Она подалась ему навстречу, обнимая его. Незашнурованное платье распахнулось, и он потерял рассудок в порыве чувств.
