Изогнувшись, словно натянутая тетива в луке, Иса прикусила пухлую нижнюю губу и оттолкнула служанку.
Плюхнувшись на обширный зад, Пурнима запрокинула голову. Облизывая припухшие пунцовые губы, она не сводила слегка плывущего взгляда со стройного тела, изящные очертания которого только подчеркивали солнечные лучи, проникающие сквозь решетчатые ставни.
Почувствовав на себе, какое удовольствие могут дарить ласки, Пурнима испытывала к госпоже экстатическое благоговение и почти считала ее сошедшей с горы Кайлаш богиней. Кто еще, кроме воплощения богини, может быть столь же прекрасен и так безотчетно предаваться любовным утехам? Поэтому и прихоти графини она расценивала как божественное проявление, а свои ласки — как служение.
Наконец Иса опустила на служанку подернутый чувственной поволокой взгляд, сочные яркие губы изогнулись в порочной улыбке, за которую Пурнима готова была отдать жизнь.
— Ты молодец. Я тобой очень довольна, — с легким придыханием произнесла Исабель, а Пурнима упала к ее ногам и стала покрывать узкие стопы торопливыми поцелуями.
— Полно, — смеясь, Исабель отпихнула служанку. — Лучше одень меня.
Пурнима потянулась за смоченными в розовой воде полотенцами, но Иса ее остановила:
— Не надо, хочу, чтобы от меня пахло желанием. Пусть почувствует, как я его хочу. Неси платье. Панталон не надо, сорочки тоже.
Тонкий шелк мягко скользнул по обнаженному телу, прилип к влажной спине, подчеркнул налитую грудь и выпуклость напряженный сосков, оттенил темные волны густых волос.
— Помоги застегнуть, — не обращая внимания на копошащуюся с завязками Пурниму, Исабель порылась в шкатулке и достала любимое ожерелье из витого золота с крова-красным рубином посередине. Снова полюбовалась на то, как лучи солнца, проникая в камень, окрашиваются насыщенным кармином. Завораживающим. Тревожным. Играют и создают иллюзию движения, будто настоящая кровь переливается, заключенная в изящно ограненные стенки. — Поскорее, пока каракатица не выползла из своей норы, — при воспоминании по герцогине, Исабель неприязненно поморщилась и протянула служанке украшение.
У Пурнимы от благоговения дрожали пальцы, когда принимала из рук госпожи ожерелье, будто сама богиня почтила ее своим благословением. Закрепляя крохотную застежку, она нет-нет, да и поглаживала белоснежную точеную шею.
— Хватит уже! Я от тебя устала, — Исабель капризно скривила губы и оттолкнула растерявшуюся служанку. Сейчас, когда все ее тело трепетало и жаждало совсем других прикосновений, осторожные ласки стали неприятны и раздражали. — Выгляни, посмотри, нет ли кого в доме, — поправляя камень, чтобы он лег точно на впадинку у горла и играл гранями в такт дыханию, приказала она.
Ждать пришлось недолго — вскоре вернулась запыхавшаяся Пурнима и отрицательно покачала головой.
— Пока ты мне больше не нужна, — величественно, словно уже вживалась в роль герцогини Альбукерки, кивнула Исабель. — Можешь отдыхать, но к моему возращению, чтобы были напитки, пряные закуски и много-много влажных полотенец.
С этими словами она выскользнула из сумрака комнаты и неслышно побежала по пустым и гулким коридорам, чувствуя, что предстоящее свидание потребует от нее много сил.
Сердце трепетало, словно крылья бабочки, когда Иса выбежала из дома. Маленькие ступни едва касались пыльной дорожки, подол платья хлопал по лодыжкам, и Исабель подхватила широкую юбку, открывая горячему полуденному солнцу белоснежные ноги.
Безжалостные лучи припекали рассыпанные по плечам блестящие волосы, знойный воздух опалял приоткрытые губы почти так же, как срывающееся с них горячее дыхание, яркий свет слепил глаза, аромат цветов дурманил, и, когда Иса вбежала в полутьму, пропахшую терпким лошадиным запахом, на миг замерла.
Какое-то время она еще привыкала к сумраку конюшни, глубоко вдыхала тяжелый густой воздух. Когда же Исабель наконец смогла видеть, то у нее перехватило дыхание от смеси восхищения и захлестнувшего с головой возбуждения — стянув с плеч потемневшую от пота блузу и завязав ее на поясе, Витор чистил жеребца.
Кожа обоих лоснилась, под ней перекатывались литые мышцы, а смешавшийся запах горячего сена, пота и лошадей оглушал. Пробуждал и обострял самые первобытные, самые низменные и неподобающие благородной девице инстинкты.
Облизнув пересохшие губы и порывисто вздохнув, Иса приблизилась к Витору. Тонкие пальцы легли на напряженное плечо, острые, тщательно отполированные бархатом ногти впились в скользкую кожу, и Иса, с неожиданной для ее хрупкого сложения силой, развернула Витора лицом к себе.
— Сеньорита, — он почтительно отступил и склонил голову, чтобы не смотреть в покоряющие бархатной мягкостью глаза, на приоткрытые манящие губы и крохотные прозрачные капли, стекающие по изящной шее и теряющиеся в глубокой ложбинке груди.
Но Исабель не намерена так просто его отпускать.
Тонкие пальцы, слегка царапая кожу, соскользнули по руке и переплелись с горячими и натруженными пальцами Витора.
Иса шагнула ему навстречу и прижалась широкой влажной груди.
— Возьми меня, — шепнула она и обхватила его ладонью свою грудь, а томный взгляд с поволокой скользил по лицу, губам, напряженной шее. — Возьми так, словно это в последний раз.
Ее дыхание касалось его кожи, тонкий розовый запах смешивался с терпким ароматом желания и дурманил Витору голову.
Нельзя было поддаваться на провокацию, но и отказаться невозможно.
Не тогда, когда к тебе прижимается горячее и податливое тело, когда под ладонью так быстро и заполошно бьется сердце, когда приоткрытые губы так пьяняще близко, а нежная кожа восхитительно шелковиста.
— Я не могу… вы не можете… мы не можем… — прошептал Витор в жаркие приоткрытые губы.
Взгляд Исы плыл от желания и истомы, звал, увлекал, обещая греховное, но оттого еще более сладкое блаженство.
Глаза Витора лихорадочно блестели, когда в душном сумраке конюшни он рассматривал прелестное лицо. Отказаться невозможно. Это выше того, что может слабый человек, но Витор отступил.
По-прежнему, словно утопающий обломок от корабля, сжимал и не мог отпустить нежную упругую грудь, но отступил.
— Мы все можем. Я все могу, — в душной полутьме прозвучал сиплый шепот Исы.
Медленно и искушающе-соблазнительно она кончиком языка обвела контур пересохших губ Витора. Одной рукой продолжая прижимать к груди его ладонь, второй, дразня, провела по внутренней поверхности бедра Витора и сквозь потрепанные штаны сжала член.
Он мгновенно отреагировал на прикосновение: дрогнул, затвердел и прыгнул вверх, тоже откликаясь на недвусмысленный призыв.
От чувствительного укуса за губу по спине Витора прокатилась судорожная дрожь и болью отдалась в паху.
— Ты тоже меня хочешь, — довольно прошептала Иса и снова болезненно укусила. — Так возьми же меня. Возьми прямо здесь.
Это точно было уже выше того, что мог вытерпеть Витор.
— Как пожелаете, — прохрипел он, чувствуя на губах горячее и влажное дыхание. В паху пульсировало и болезненно ныло.
Обхватив Исабель за талию, Витор развернул ее спиной к себе и почти толкнул на перила, огораживающие площадку для хранения соломы.
От удара у Исы выбило дух, и она замерла в нетерпеливом ожидании.
Витор больше не заставил себя упрашивать — одним движением задрал пышную шуршащую юбку и, приспустив штаны, вошел сильным толчком, выбив из груди Исы придушенный вскрик.
От жаркой и влажной тесноты у Витора на миг потемнело в глазах. Он замер, но изнывающая от желания Иса нетерпеливо задвигалась.
Сильнее вдавившись в нее и проникнув глубже, Витор прижал ее к ограждению. От резкого рывка затрещали тесемки платья. Витор грубо стащил его, обнажая мерцающие перламутром плечи и частично грудь.
Он брал ее с силой, с необузданной животной страстью, раз за разом, проникал так глубоко, как только мог и чувствовал ее дрожь. Она возбуждала, она пьянила и придавала сил, а у Исы слабели ноги, и ему приходилась поддерживать ее за бедра.
