В феврале 1500 года в Брюсселе, где мы остались после Нового года и где мне предстояло провести последние недели перед родами, неожиданно выпал ранний снег. Однажды меня разбудила Беатрис, сообщив, что Филипп возвращается после пятимесячных тяжких трудов в Генеральных штатах. За это время я получала от него письма с рассказами о том, как он приближается к признанию своей независимости. Невзирая на возражения доньи Аны, что в моем положении не стоит покидать покои, я поднялась с постели и хлопнула в ладоши, призывая сонных фрейлин:
– Принесите мои туалетные принадлежности. И новое платье с дополнительной вставкой.
Час спустя они отступили назад, позволив мне в полный рост взглянуть на себя в зеркало.
Я не верила глазам, восхищенно глядя на свои освеженные розовыми румянами щеки, слегка округлившиеся благодаря набранному весу. Глаза мои ярко блестели, вырез платья подчеркивал фигуру, корсаж приподнимал полные груди, юбка с вставкой на талии водоворотом падала к ногам. Вздохнув, я опустила руки к животу, почувствовав внезапный удар ножкой изнутри. Подойдя ко мне сзади, Беатрис застегнула на моей шее рубиновую подвеску.
– Вы никогда еще не выглядели прекраснее, ваше высочество.
Я молча кивнула. О течении времени я задумывалась редко, но где-то между рождением Элеоноры и этой беременностью я окончательно избавилась от подростковой угловатости. Долговязую инфанту, беспокоившуюся из-за собственного роста, сменила очаровательная женщина – и такой мне предстояло оставаться до конца жизни.
– Правда? – Я повернулась. – В самом деле я прекрасна?
– Да, – подтвердила Беатрис.
Фрейлины кивнули. Донья Ана хмыкнула.
– Думаешь, он захочет меня видеть такой? Такой… пузатой?
– Разве его высочество не мужчина? – Беатрис рассмеялась. – Любой мужчина хотел бы видеть свою жену беременной. – Она протянула руку. – Идемте. Он ждет вас в зале.
Большой зал освещали канделябры. Под раскрашенными карнизами собирался дым. Неубранные столы отодвинули, чтобы освободить место для танцев. У стен стояли бочки с вином – свидетельство предвкушаемой охоты с гончими по случаю прибытия эрцгерцога.
Я остановилась наверху лестницы. Играла громкая музыка, барабанный бой перемежался мелодичным звоном струн. Посреди зала танцевали пары. Глядя на смеющуюся женщину, которую партнер целовал в шею, я услышала голос доньи Аны:
– Даже не смей спускаться в твоем положении. Тебе уже нельзя никуда выходить. Ты беременная женщина.
– А также жена, которая желает увидеть своего мужа. Если вам не нравится, можете вернуться в мои покои.
Ответа я ждать не стала: донья Ана прекрасно знала, что не стоит пытаться мне возражать. Подобрав юбки и прямо держа спину, я спустилась по лестнице, не сводя взгляда с возвышения, где сидели Филипп, Безансон и еще несколько человек. Блюдо архиепископа было полно зажаренных тушек, с его толстых пальцев в перстнях капал соус. Не переставая жевать, он что-то кричал остальным участникам оживленной дискуссии. Филипп сидел, откинувшись на спинку трона и положив ноги на стол. Из-под расстегнутого камзола красной парчи виднелась льняная рубашка. В руке он держал кубок, но, несмотря на раскрасневшиеся щеки, выглядел вполне трезвым.
Внезапно какой-то из сидевших на возвышении мужчин вскочил на стол, широко раскинув руки, и под смех остальных начал что-то показывать, отчаянно жестикулируя. Но стоило ему обернуться и увидеть меня, как он тут же замер. Музыканты на галерее перестали играть. Наступила полная тишина. Танцующие расступились, перешептываясь и не сводя с меня взгляда. Даже Безансон, который обычно забывал обо всем, набивая свое брюхо, перестал запихивать в рот мозги под соусом и вытаращился на меня с отвисшей челюстью.
Я остановилась перед возвышением, чувствуя тяжесть похожего на шар живота. Филипп встал, поправил расстегнутый камзол и пригладил волосы. В его глазах мелькнул предательский огонек, знакомый мне с первых дней супружества по тем мгновениям, когда он, не в силах сдержаться, готов был утащить меня откуда угодно в ближайшую комнату. Но на этот раз страсть в его взгляде смешивалась с благоговейным трепетом, будто он не мог решить, пасть ли передо мной ниц или овладеть мною не сходя с места.
Филипп поднес мою руку к губам:
– Жена моя, ты знаешь, что только императрицы могут носить пурпурный бархат?
Сердце мое подпрыгнуло в груди.
– Ты?..
Он кивнул, и лицо его расплылось в широкой улыбке.
– Да. Перед тобой признанный принц Фландрии и официальный наследник Габсбургов. Мой отец наконец уступил. Генеральные штаты согласились с тем, что я достиг совершеннолетия и могу править своим государством без постороннего вмешательства.
Я шагнула ближе и прикоснулась животом к его промежности.
– В таком случае я самая счастливая будущая императрица в мире, – выдохнула я. – Но что еще важнее, я самая счастливая мать нашего будущего сына.
Улыбка его стала еще шире, показавшись мне тем более соблазнительной, поскольку прошли месяцы с тех пор, как мы делили постель. Филипп посмотрел туда, где стояли мои женщины.
– Твоя дуэнья мне голову оторвет, если я позволю тебе остаться. Она уже и без того полагает, что, если бы не я, ты вела бы себя куда скромнее.
– Пусть думает что хочет. – Я пожала плечами. – Я пришла танцевать. И я буду танцевать.
– Танцевать? – рассмеялся он. – Если мои глаза меня не обманывают, ты можешь в любой момент родить.
Я тоже рассмеялась, негромко и шаловливо, заставив его вновь посмотреть на меня.
– Пусть будет что будет. Сегодня я буду танцевать, празднуя возвращение моего мужа. Если хочешь, можешь оказать мне честь, а если нет – найду кого-нибудь другого.
– Да ты с ума сошла, – пробормотал он, но все же махнул рукой в сторону галереи.
Раздалось нестройное бренчание струн, и музыканты заиграли снова.
– Павана, – вздохнула я, протягивая руку Филиппу.
Мы шагнули вперед, расправив плечи и подняв голову. К нам поспешили присоединиться придворные.
Музыка заполонила меня без остатка. Забыв о дрожащей спине, о боли в боку, о тяжести живота, я закружилась под звуки адажио и засмеялась, когда Филипп внезапно поцеловал меня в грудь. Взявшись за руки, мужчины и женщины перемещались в танце по всему залу. Филипп снова поцеловал меня, и те, кто не танцевал, стоя возле стен, зааплодировали.
Танец стал энергичнее, женщины задирали юбки, демонстрируя лодыжки. Я сорвала чепец и отшвырнула в сторону. Волосы мои рассыпались по плечам, вызвав новый взрыв аплодисментов. Уперев руки в бока, я остановилась среди женщин, глядя, как Филипп и остальные мужчины выбрасывают вверх ноги, подобно охваченным страстью оленям.
