Ознакомительная версия.
Леонардо выбрал самый высокий забор, по-мальчишески оглянулся, подобрал полы плаща и, цепляясь крепкими пальцами за выбоины в каменной кладке, забрался наверх, раскинув руки, прошел несколько шагов по парапету и с птичьей грацией скользнул под арку часовни. Здесь он поправил переброшенный через плечо ремень, на котором болтался ящик с оптическим прибором, пошел по узкой винтовой лестнице, пока не добрался до самой верхней площадки. Отсюда открывался прекрасный вид — вся Флоренция лежала перед ним распластавшись, как бесстыдная девка.
Из нескольких тщательно отшлифованных стеклянных линз и свернутого в тубу подходящего диаметра листа меди он соорудил смотровую трубку, позволявшую видеть все, что происходит внизу как на ладони. Ему требовалось прикинуть, кто еще проявляет интерес к монастырской трапезной. Узкий зазор между оградой и стеной был пуст — там недостаточно места для выхода из подземного лабиринта или подкопа. Леонардо сомневался, что осторожный человек рискнет повторно воспользоваться оконцем подвала во дворе монастырской прачечной после переполоха, который учинил ловчий зверь, но не мог исключить существования других тайных лазов. Поэтому договорился с Везарио, что дошлый фармацевт и кондотьер устроят засаду в подвале и не дадут противнику улизнуть.
В узкий проход не протиснуться корпулентным синьорам вроде отца Бартоломео или старого письмоводителя синьора Аверрардо — поведение этих почтенных людей, которые явственно знали больше, чем говорили, основательно смущало Леонардо.
… сами решите, какой он синьор…
Что имел в виду Урбино, когда сказал это?
Что убийца скрывается под монашьей ризой? Леонардо внимательно осмотрел монастырское подворье — хотя Флоренция враждовала с папской курией, здешний настоятель сторонился ересей и сохранял верность Святому престолу, значит он вполне мог дать приют как прибывшему из Рима шпиону, так и простому паломнику-римлянину, не подозревая о его истинной миссии. Но сейчас в обители царило затишье, лишь прохладный ветерок доносил из храма отзвуки молитвенного пения.
Возможно, папа Сикст IV, который слывет человеком, склонным к роскошеству и ценящим мужскую красоту более всего остального, действительно поручает тайные миссии людям эффектным и состоятельным. Значит, убийца может прибыть в портшезе, на коне или даже в карете. Однако улицы и переулки оставались пусты, если не считать их обычных обитателей: отбросы общественной жизни рылись в пищевых отбросах.
Он зевнул, прислонился спиной к каменной кладке и стал ждать.
* * *
Его память услужливо перебирала в памяти картину недавнего посещения тюрьмы. Он вошел в караулку тюремного сторожа, и пол качнулся у него под ногами: маленькая Лиа сидела у стола и возилась с тонким и юрким белоснежным зверьком, подкармливая его корочками хлеба и сыра — он вполне заслужил такое обхождение, рядом с ножкой стола валялась задушенная мышь. Свободной рукой девочка гладила пушистую шубку с такой нежностью, что даже адский пламень в глазах зверька утих, он нежился, перекатываясь по столешнице, пока сторож разглядывал листок с ручательством синьора Джулиано.
— Печать вроде ихняя, дома Медичи, а что здесь писано, кого отпускать по такой бумаге и куда внесли залог — Бог весть. Сейчас пойду разыщу святого отца с тюремной часовни, уж он мне прочтет слово в слово.
— Простите, синьор сторож, а откуда у Лиа такой чудной зверек?
— От арестантки, откуда еще? Но зверь справный, рабочий. Мышей ловит почище иной кошки. Только не жрет их совсем! Чем кормить такого — ума не приложу.
— Неужели синьора, его прежняя хозяйка, не рассказала, как о нем заботиться?
— Нет, синьор. Она вообще ни слова не говорит, сидит пригорюнившись. Воды не пьет, на еду вовсе глядеть не хочет. Хотя какая у нас тут еда? Супруга по доброте принесла ей яблоко и винограду, но все без толку. Миска так и стоит на полу нетронутая. — Сторож понизил голос, — боюсь, заморит себя голодом, дуреха, а мне отвечать. У нас начальство разбираться не станет, турнут со службы и всех дел. Синьора-то важная птица, да и жаль, коли помрет — редкостная красавица. Сразу видно, дама пристойного поведения, а не шалопутная девка.
— Послушайте, синьор сторож, — Леонардо, к большому восторгу девчушки, несколько раз подбросил и поймал яблоко. — Позвольте мне поговорить с вашей узницей? Вдруг я уговорю ее немного поесть?
Сторож хмыкнул:
— Попробуйте, синьор, пока я сбегаю к дьякону. Кто их баб разберет, чего они хотят? Единственно, между вами будет решетка. Идите за мной, я отопру окошко в двери.
* * *
Синьора занимала ту же самую камеру, которую недавно покинул Леонардо. Она сидела среди растрепанной охапки соломы, ее спина оставалась безупречно прямой, а руки были сложены на коленях, ее запястья охватывали проржавевшие полоски железа — кандалы. Они были очень громоздкими, и казалось, в любую минуту готовы соскользнуть с нежных женских ладоней. Лишенная солнечного света, ее красота стала еще более изысканной, живописец не знал краски, чтобы передать такую прозрачную бледность, особенный цвет глаз и легкую, словно забытую на лице улыбку. Заметив его, синьора встрепенулась, откинула со лба вдовье покрывало и разглядывала нежданного визитера.
— Простите дерзость незнакомца, мадонна, рискнувшего нарушить ваш покой. Вы не помните меня, но я тот человек, который разгадал секрет вашего сундучка в доме нотариуса. У меня остались зарисовки, вот — взгляните. — Он прижал тетрадь с рисунками прямо к решетке. Против его ожиданий синьора поднялась с топчана и приблизилась к двери настолько, насколько ей позволяла ржавая цепь, соединявшая наручники с громадным ржавым кольцом, вмонтированным в каменную кладку.
— Значит, это ваши рисунки… — Голос у нее был грудным, очень красивого окраса, даже при том, что она говорила совсем тихо.
Леонардо убрал тетрадку и прижался щекой к стальным прутьям, — синьора подошла достаточно близко, чтобы он смог чувствовать ее дыхание на своей щеке. — Синьора, мне неизвестно ваше имя, но поверьте мне, я хочу вам добра, — прошептал он.
— Какой прок в имени? Оно пустой звук. Но если желаете, зовите меня Луиса.
— Мона Луиса, вы можете избегнуть пыток и суда! — снова зашептал он. Запах меда и луговых трав, исходивший от ее кожи, наполнил все кругом, его мысли закружились в безумном хороводе, как бывает весенним утром.
— Прошу вас, заклинаю, прислушайтесь к моим словам. Вы можете избегнуть пытки и суда. Я знаю, вы не убийца, вы должны вернуть себе свободу, сбежать отсюда!
Уголки губ моны Луисы чуть дрогнули, стали подобны слабой улыбке.
Ознакомительная версия.
