Леди Уэрлок поежилась.
— Самое страшное уже позади, Олимпия, — успокоил Аргус. — Пора отвлечься от переживаний. Я выздоровел, а Корник непременно ответит за преступление.
Баронесса сжала руку брата.
— Не сомневаюсь. Ответят все: и он сам, и те, кого он имел в виду, когда говорил «мы». И все же ради безопасности младшего поколения нашей семьи хочется верить, что под этим «мы» скрывается лишь жалкая горстка негодяев, не больше. Твои мучения доказывают, как далеко они готовы зайти ради достижения цели. Даже представить невозможно, что люди способны на подобную жестокость.
— Я и сам надеюсь, что придется сражаться с парой-тройкой безумцев, и в то же время подозреваю, что за их спинами стоит кто-то могущественный; возможно, один из членов правительства. Не случайно осведомленность Корника ограничивается способностями тех из нас, кто сотрудничал с кабинетом министров.
— А, вот вы где! — послышался полный энергии голос Леопольда.
Вслед за бароном Старкли в комнату вошли Яго и Бенед.
Аргус дождался, пока кузены наполнят бокалы, и только после этого дал волю любопытству.
— Что слышно в деревне?
— Иными словами, как прошла шпионская вылазка? — уточнила Олимпия.
Леопольд развалился в кресле и с улыбкой посмотрел на сестру:
— Герцога все безоговорочно обожают, однако несколько человек честно признались, что, если возникает проблема, за помощью предпочитают обращаться к Максу. Кое-кто пожаловался, что внимания и расположения его светлости бессовестно добивается некая вдова — при том что лорд Санданмор был женат трижды и в четвертый раз под венец не рвется, равно как не спешит найти супругу кому-нибудь из тринадцати сыновей. Самые вдумчивые из собеседников заключили, что даже если наш гостеприимный хозяин и не думает жениться, все равно не отвертится, потому что ему всего-то сорок шесть лет.
Услышав новость, Аргус поперхнулся вином и закашлялся. Олимпия заботливо постучала брата по спине. Отдышавшись, он уточнил:
— Вполне возможно, что так оно и есть. Лорелей рассказала, что герцог женился в четырнадцать лет, а к пятнадцати уже стал отцом. Что неприлично, сказал бы я, если бы кто-нибудь захотел услышать мое мнение. Он и сам еще был ребенком.
— Верно, — согласился Леопольд. — И что же дальше? Тридцать два года назад столь ранний брак тоже считался неприличным, однако вплоть до восьмого герцога мальчики в семействе Сандан появлялись на свет чрезвычайно редко. Когда у седьмого герцога родился второй сын, то есть наш добрый знакомый, радости не было конца. Но старший из братьев, наследник титула и состояния, умер молодым, оставив двух маленьких дочек. Рональд их вырастил.
— Потрясающе, — покачала головой Олимпия. — Одного не пойму: какое отношение имеет эта увлекательная история к нашим сегодняшним проблемам?
— Самое прямое и достаточно важное, хотя и не слишком очевидное. Каждый местный житель, включая детей, твердо знает, что, если в округе появится посторонний (те, кто просто едет своей дорогой, разумеется, не в счет), необходимо срочно сообщить господину. Иными словами, существует на свете некто, в ком его светлость видит источник опасности.
— И ты веришь, что они это сделают?
— Несомненно. Преданность вопросов не вызывает. В рассуждениях людей не чувствовалось ни капли лицемерия, ни намека на двуличие и игру на публику. Все говорили искренне, от души. Герцог быстро решает все проблемы, по-отечески заботится о подданных, щедро платит за добросовестный труд. Кроме того, рачительно ведет хозяйство, а арендную плату ограничивает разумными суммами. Ну, а самое главное, регулярно приезжает в деревню, разговаривает с каждым встречным и при этом помнит имя собеседника, знает, сколько у него детей, а также неизменно интересуется их здоровьем и успехами.
— Поразительно. Остается лишь восхищаться его необыкновенной памятью.
— Согласен. Еще выяснилось, что в поместье работают семь человек с одной фамилией: Грегор. Шестьдесят лет назад их предки пришли из Шотландии, причем акцент у них сохранился до сих пор, и он очень заметный.
— Черт возьми! Не иначе как Санданы укрывали у себя Магрегоров, членов запрещенной секты якобитов! А ведь вольнодумство могло стоить жизни! — Аргус покачал головой: — Ну, а о незнакомцах, судя по всему, пока ничего не слышно?
— Ни слова, — ответил Леопольд. — И мои люди пока молчат.
— Бандиты надежно замели следы.
— Иначе и не скажешь. Но ничего, моим следопытам любое дело по плечу. — Он вздохнул. — К сожалению, любое расследование требует времени, а если в истории замешан кто-нибудь из членов правительства, задача усложняется. Действовать надо осторожно, чтобы не спугнуть тех, кто предпочитает прятаться за кулисами. Неплохо было бы узнать о Корнике хоть самую малость. Странно, что тебе удалось разыскать какие-то сведения, — все равно, хорошие или плохие. Сейчас невозможно найти ровным счетом ничего. Я уже поручил своим стряпчим просмотреть все документы, о которых ты говорил, однако все напрасно. Приходится признать, что кто-то старательно уничтожил улики, причем сделал это весьма ловко и умело.
— Час от часу не легче, — заметила Олимпия. — Твои слова прямо указывают на те места, где сосредоточена власть. Правительство, вот что приходит на ум. — Леопольд кивнул, и она нахмурилась. — Точнее, те его кабинеты, где умеют подтасовывать факты и используют фальшивые бумаги, воруют. — Она посмотрела на кузена. — А ведь именно этому правительству все вы помогаете.
— Знаю. Получить ответы будет нелегко, но мы постараемся. Мой начальник пришел в ярость от одного лишь намека на причастность к заговору сотрудников. Он отлично понимает, что, если наша семья пострадает от козней высокопоставленных интриганов, на помощь Уэрлоков и Вонов впредь рассчитывать не придется.
Разговор продолжался долго; каждый предлагал свой вариант поисков, однако прийти к общему мнению так и не удалось. От разочарования и безысходности у Аргуса разболелась голова, и он вышел в сад, надеясь, что свежий воздух его излечит. Он сел под старым дубом на каменную скамейку и прислонился затылком к прохладному шершавому стволу, который многие поколения Санданов самоотверженно защищали от посягательств кораблестроителей.
И все-таки что-то оставалось непонятым, не хватало самого важного звена, способного навести на след Корника и его сообщников, кем бы они ни оказались. Аргус помнил, что во время пыток Чарлз говорил не умолкая. К сожалению, из-за побоев смысл его монологов тонул в тумане. Воспоминания о мучительном плене отдавались болью во всем теле, и все же пришло время восстановить тяжкие события, извлечь из темных глубин сознания необходимые подробности.
