– Постараюсь!
Доктор улыбнулся:
– Вот сейчас ты отвечаешь так, как ответила бы твоя матушка! – Он начал спускаться к выходу, а Пандора поспешила к раненому. Миссис Мэдоуфилд тихо и старательно прибирала в спальне.
Врач заново перевязал голову графа, и сейчас раненый лежал на спине, по-прежнему закрыв глаза. Внешне он не изменился, разве что стал бледнее. Пандора безмолвно взмолилась: «О, пусть доктор окажется прав в своем прогнозе».
«Я люблю тебя, – прошептала она, глядя на графа, – я тебя люблю, и, пожалуйста, выздоравливай поскорее: ты это должен сделать, потому что тебе предстоит столько всего исправить и наладить!»
Пандора переоделась, но отдыхать вопреки совету доктора не стала, а спустилась вниз, в столовую, где, как она знала, должны были завтракать джентльмены. Когда она вошла, все встали, а Бэрроуз, поспешив к ней, предложил несколько блюд на завтрак. Хотя она была не голодна, Пандора немного поела, ожидая, когда слуги покинут столовую.
– Что сказал врач? – сразу же спросил Фредди, словно уже не мог пребывать в неведении.
– Он сказал, – тщательно выбирая слова, отвечала Пандора, – что за Норвином должен быть установлен тщательный уход. и ему нужен абсолютный покой в течение нескольких ближайших дней.
Говоря это, она посмотрела прямо в глаза Фредди, и, поняв ею недосказанное, он пообещал:
– Мы уедем сразу же после завтрака.
– То есть ты хочешь сказать, что мы уедем сразу, как только вытащим женщин из постели и упакуем вещи, – уточнил Ричард.
Фредди опять взглянул на Пандору:
– А кто заберет с собой Китти?
– А разве она тоже собирается уезжать? – удивился Ричард.
– Ей, так или иначе, надо возвращаться в Лондон, на репетиции, – уточнил Фредди, – ведь не захочет же она потерять роль в «Опере нищих»![4]
– Тогда постарайся ее убедить, чтобы она так и поступила, – сухо ответил Ричард.
– Неужели театр снова обратился к этому старому спектаклю? – поинтересовался Клайв.
– Эта пьеса всегда идет с успехом, – пояснил Фредди, – и если в роли капитана Макхита выступает мадам Вестрис, то разве может быть иначе?
Слушая этот разговор, Пандора удивлялась, как может женщина – любая женщина – так рисковать своей репутацией, появляясь на сцене в мужском костюме! И возмущение, выразившееся на лице Пандоры, заставило Фредди улыбнуться:
– Это шокирует не вас одну, некоторые зрительницы даже в обморок падают, увидев, как, например, мадам Вестрис или Китти горделиво расхаживают по сцене в брюках!
– Да, я, наверное, тоже старомодна, – и, встав из-за стола, Пандора направилась к выходу, но, дойдя до двери, остановилась: – Может быть, кто-нибудь скажет мисс Кинг о том, что случилось с Норвином?
По лицу Фредди Пандора догадалась, что это предложение не слишком его обрадовало:
– Хорошо, я ей об этом скажу, но почему, если надо сделать что-нибудь неприятное, это всегда выпадает на мою долю?
Пандора, торопливо поднимаясь по лестнице, еще слышала, как мужчины дружно стали вышучивать беднягу Фредди.
Войдя в спальню графа, она сделала знак миссис Мэдоуфилд, и они вышли в коридор, чтобы можно было поговорить, не понижая голос до шепота.
– Гости отбудут, как только упакуют свои вещи!
– Хорошая новость, мисс Пандора. Незачем, чтобы кто-нибудь из них беспокоил графа!
– Ну, конечно же, незачем, и мне кажется, миссис Мэдоуфилд, никто из них не сможет заинтересоваться табакерками, если вы станете наводить там порядок.
Больше ничего не потребовалось объяснять. По лицу миссис Мэдоуфилд можно было догадаться, что она все поняла и поэтому быстро зашагала по коридору, а Пандора вошла в спальню. Раненый лежал все в той же позе, что и раньше, но ей показалось, что он побледнел, а кровь начинает проникать через ранее белоснежный бинт. Она села возле постели. Как же это и почему так случилось, подумала Пандора, что она без памяти полюбила человека с понятиями, которые ее дядя-епископ считает порочными и греховными? Да, можно представить, что граф испытал, когда его родственники Чарты, по сути дела, обрекли на смерть его отца, отказав ему в помощи. Она могла также понять, почему ее дед горько возненавидел всех, кто мог унаследовать титул и владения его погибшего на войне любимого сына Джорджа! Она попыталась вообразить, как повел себя граф в Лондоне, когда унаследовал огромное фамильное богатство, а также и то, почему он вступил в отношения с Китти: да потому, что его инстинктивно потянуло к женщинам, которых общество отвергает как аморальных и падших и с которыми, по мнению тети, не должен знаться ни один уважаемый представитель мужского пола. Вот именно поэтому граф и решил тоже отвергнуть приличия и в этом преуспел. Но ведь все же не из-за Китти состоялась дуэль, на которой его ранили, а из-за нее, Пандоры!
И, словно мысль о Китти воплотила ту в реальность, Пандора услышала сердитый голос актрисы, и в следующую минуту раздался громкий стук в дверь. Пандора поспешила ее открыть: в коридоре Китти спорила с Фредди, который пытался помешать ей войти в спальню графа.
– Тебе не удастся меня остановить! – яростно воскликнула Китти, а увидев Пандору, добавила: – И тебе тоже, так называемая кузина с непорочным личиком!
Пандора плотно закрыла за собой дверь. На плечи Китти поверх ночной рубашки была накинута лишь кружевная пелерина очень тонкой работы. Ее рыжие волосы в беспорядке рассыпались по плечам, на лице не было ни белил, ни румян, а губы не накрашены, но, впрочем, они в этом и не нуждались – такими алыми они были от природы, поэтому Китти выглядела очень соблазнительно. Да, лицо ее припухло, где-то выступили прыщи, а глаза были в темных кругах от бессонных ночей и чрезмерного винопития, но даже сейчас она казалась ослепительно красивой, и Пандора понимала, почему Китти так нравится мужчинам. Пандора сказала – и очень спокойно:
– Вам, наверное, уже известно, что мой кузен был ранен на дуэли? Сэр Гилберт выстрелил ему в голову, и доктор говорит, что Норвину необходим полный покой.
– А я тебе не верю! – гневно крикнула Китти. – Ты желаешь его отбить у меня!
– Вы можете сами посмотреть и убедиться, что я говорю правду, но умоляю, если только в вашем сердце есть хоть капля доброты, молчите и не шумите!
Китти уже приготовилась ответить какой-нибудь грубостью, но Пандора быстро открыла дверь в затемненную комнату и отступила в сторону, пропуская ее, так что Китти не оставалось ничего, кроме как проследовать туда и подойти к огромной кровати с балдахином на четырех столбиках, на которой когда-то почивали все главы Чартовского клана со времен Карла II. Кровать была так высока, что страусовые перья, которые венчали балдахин, почти упирались в потолок, расписанный искусными итальянскими художниками, а на бархате стены, над кроватью, красовался фамильный герб Чартов, словно ощетинившийся многочисленными видами оружия, тоже изображенными с большим мастерством.
