Путешествие обещало быть прекрасным, но, к сожалению, плаванье оказалось очень нелегким.
К этому времени Зиндело и Груша были женаты уже почти три года, а ребенку, который родился у них еще до отъезда из Венгрии, исполнилось полтора года.
Цыганские дети славятся крепким здоровьем, но малышка Савийя заболела во время плаванья, да и ее мать тоже испытывала сильное недомогание.
Корабль чуть не потерпел крушение, и, хотя Зиндело наслаждался бурной стихией, он не мог не заметить, что его жена, которая прежде никогда не бывала в море, испытывала немалые страдания — не только из-за морской болезни, но и потому, что страшно тревожилась за их малютку.
К тому моменту, когда корабль пристал в Абердине Груша впала в полную прострацию.
Она всегда была легко возбудимой и нервной, а долго прожив в России, она стала склонной к меланхолии и подавленности, не свойственным другим женщинам. К тому моменту, когда цыгане ступили на шотландскую землю, Зиндело был отчаянно встревожен состоянием жены и ребенка.
Во время плаванья малышка отказывалась от еды и питья и поэтому страшно похудела и ослабела.
Груша безумно тревожилась и настолько сильно переживала за ребенка, что у нее начался жар.
Они разбили лагерь неподалеку от берега моря. Воздух был прохладный, но бодрящий, и вскоре остальные цыгане почувствовали себя лучше и начали живо интересоваться всем, что видели вокруг.
На болотистых равнинах водилось огромное количество всякой дичи, так что, когда над кострами забулькала горячая похлебка со свежим мясом, все снова принялись смеяться и петь.
Но Груше становилось все хуже, а малютка слабела.
— Как-то вечером я сидел около нашего шатра, погруженный в глубокое отчаяние, — рассказывал вайда. — И тут ко мне подошел один цыган и сказал, что со мной хочет поговорить какая-то женщина.
Она стояла в густой тени, под деревьями, и явно старалась держаться подальше от света, который отбрасывали наши костры.
Когда я подошел поближе, то увидел немолодую женщину с резкими чертами лица.
«Мне надо поговорить с вами об одном деле, — сказала она мне. — Но только нас никто не должен слышать».
Мы отошли немного подальше, где тень от деревьев была настолько густой, что трудно было хоть что-то увидеть.
«В чем дело?» — осведомился я.
Мне пришло в голову, что она собирается попросить, чтобы ей предсказали судьбу. Именно с такой целью большинство женщин обращается к цыганам, в какой бы части мира мы ни оказывались.
«Я много лет знаю цыган, — сказала незнакомка. — И несмотря на все свои недостатки, они всегда добры к своим детям и всегда остаются хорошими родителями. Я хотела бы, чтобы вы взяли эту девочку и воспитали ее, как свою».
Мне в жизни приходилось выслушивать немало самых странных просьб, но эта просто ни на что не походила!
«Извините, — сказал я ей, — но мы — настоящие романа. Нам не нужны дети других людей, и мы не крадем их, несмотря на слухи, которые о нас распускают».
«Если вы не возьмете эту девочку, — сказала женщина-шотландка, — она умрет!»
«Почему? Чем она больна?» — спросил я.
«Ее хотят убить!»
Я недоверчиво посмотрел на нее.
«Это правда! — сказала она, увидев по моим глазам, что я ей не поверил. — Это — ребенок аристократа, но мать бедной малышки умерла при родах, и ее отец взял себе новую жену».
— Она говорила настолько убедительно, — добавил вайда, — что я поверил в то, что ее слова — правда.
«И кто же хочет смерти этого ребенка?» — спросил я.
«Мой господин женился во второй раз. Эта женщина твердо решила заполучить его, хотя на могилке моей бедной госпожи еще трава не успела вырасти! — ядовито проговорила старая шотландка. — А теперь она сама разрешилась от бремени, и ребеночек у нее недоношенный. Это — девочка, и ей сказали, что других детей у нее уже не будет».
«И это — большая трагедия? — полушутливо спросил я. — На свете найдется сколько угодно таких женщин».
«В Шотландии, — ответила она, — есть закон: если нет сына-наследника, после смерти отца все остается дочери. Старшей дочери!»
Я начал понимать, о чем хочет сказать мне пожилая незнакомка, очевидно няня малышки.
«Так вы хотите сказать, что вторая жена вашего господина намеревается убить этого ребенка, чтобы наследницей стада ее собственная дочь?»
«Она ее убьет, можете не сомневаться, — ответила шотландка. — Сегодня вечером я застала ее в детской с подушкой в руках. Если бы я в ту минуту не вошла к моей малышке, эта тварь задушила бы бедняжку прямо в ее колыбельке!»
«Это печально, очень печально, — посоветовал ей я, — но, боюсь, я ничем не могу вам помочь. Если я возьму ребенка горджио, люди станут говорить, что мы ее украли. Можете себе представить, какой шум тогда поднимется и какие нападки нам придется выносить?»
«Ну, пожалуйста! — взмолилась она. — Пожалуйста, спасите малышке жизнь! Я не принесла бы ее сюда, если бы только вчера мне не сказали, что волосы у нее темные, как у цыганочки! Возьмите ее с собой! Кому может быть дело до того, что у вас в таборе появился еще один ребенок?»
С этими словами она отвела край одеяльца, которым было прикрыто личико девочки. Я увидел, что ребенок еще очень мал, а волосы у него темные и такие густые, какие редко встретишь у детей такого возраста.
Я смотрел на малышку, жалея, что такое крохотному и беззащитному существу суждено умереть, но понимая, что ничем не смогу ей помочь.
И тут вдруг раздался отчаянный крик. Он донесся из моего шатра.
Повернувшись, я бросился туда, ничего не сказав моей собеседнице: я понял, что меня зовет жена.
Она сидела на постели в бреду. Я обхватил ее за дрожащие от рыданий плечи.
«Что случилось? Что так тебя расстроило?» — спросил я.
«Мне приснился сон! Такой ужасный сон! — вскрикнула она. — Мне приснилось, что наша Савийя умерла. Умерла!»
Она громко выкрикивала эти слова. Крепко прижимая ее к себе, я потянулся за чашкой успокаивающего нервы травяного настоя, который приготовила одна из наших цыганок.
Выпив его, она немного затихла и, казалось, начала успокаиваться.
«Это был всего лишь пустой сон, Груша, — сказал ей я. — Постарайся уснуть».
«Ты присмотришь за Савийей?» — умоляюще спросила она.
«Конечно, присмотрю. Даю тебе слово. Она крепко спит. Ее не разбудили даже твои громкие рыдания».
Я бережно уложил жену на подушки и подождал, пока ее глаза не закрылись. А потом заглянул в плетеную корзинку, стоявшую в противоположной части шатра, где спала наша маленькая дочурка. Она была мертва!
Маркиз заметил, что, слушая рассказ вайды, Савийя буквально окаменела от изумления. Ему казалось, все его нервы напряжены до предела. Он ловил каждое слов вайды, опасаясь, как бы не упустить чего-то важного.
Потом вайда рассказал им, как взял на руки свою маленькую дочь и, сходя с ума от горя, стал думать о том, как расскажет жене о том, что случилось.
Она и так находилась на грани безумия, вызванного опасным плаваньем и тревогой за ребенка.
— В тот момент я понял, — сказал печально вайда — что судьба уже помогла мне найти выход. Я вернулся к шотландской женщине.
— Вы поменяли детей! — воскликнул маркиз.
— Та женщина переодела их, — ответил вайда, — при этом все время повторяла, как удивительно они похожи друг на друга. Обе были хрупкими и небольшими для своего возраста. У обеих были темные волосы.
«Мне многие говорили, что моя малышка похожа на цыганку», — сказала она, когда у меня на руках оказалась живая девочка, а у нее — завернутое в одеяльце тело моей мертвой дочери.
— И ваша жена не заметила подмены? — удивленно спросил маркиз.
— Долгое время она оставалась тяжело больна, — ответил ему вайда. — Я решил, что нам не следует задерживаться в Шотландии, и мы почти немедленно тронулись в путь.
Тут он судорожно вздохнул, словно вспомнил то тревожное время и свой поспешный отъезд из Шотландии.
— Савийя, новая Савийя, все время оставалась у меня на руках, и никто в таборе даже не подозревал о том, что это не тот ребенок, с которым мы отплыли из Германии.
