Так что даже глубокой ночью в лагере было шумно от незаметной в темноте, но напряженной работы. В воздухе витал насыщенный аромат пряностей, выпечки и рагу, настолько сильный, что запахи близлежащей деревушки едва ощущались.
Немного в стороне весело пылал костер, а вокруг суетились тени, вооруженные черпаками, блюдами и котелками. Анжелика увидела Альфонсо и двух его помощников — они встречали троих швейцарских гвардейцев из той самой роты, часть которой отправили охранять французскую половину Дворца переговоров.
На гвардейцах были валлонские воротнички и шляпы с перьями. Они принесли зажаренного на вертеле молочного поросенка, а еще котелки с овощами и соусами. Мясо было нежным, с хрустящей корочкой, и Анжелика наслаждалась приветливостью и добродушием, царившими на французской земле.
Окруженная заботой Жоффрея, сидящего рядом, она, словно по волшебству, забыла недавний страх. Муж вновь и вновь повторял ей, что сильно беспокоился из-за ее внезапного исчезновения.
Анжелика покачала головой, отказываясь признавать вину. — Нет, нет! Ведь вы прекрасно осведомлены, о какой прогулке шла речь. Аббат де Монтрей повсюду твердил только о ней. Может, вы так волнуетесь из-за того, что не знаете, кто из дворян сопровождал меня?
Они продолжили беседу в той же игривой манере.
Тихий уголок на берегу реки, ночная темнота скрыла супругов от всего мира и на несколько часов вернула их отношениям привычную близость и непринужденность.
К Анжелике возвращались силы. Неприятности, случившиеся с ней во время путешествия на испанскую землю, поблекли и теперь казались незначительными.
Она признала, что позволила увезти себя практически против воли. Праздник Тела Господня заразил ее всеобщим возбуждением. Яркие впечатления заглушили встречу с человеком с горящими глазами. Осмелится ли она когда-нибудь рассказать о нем Жоффрею? Анжелика вдруг вспомнила, что сегодня и, кажется, вчера забыла принять ставшую привычной пастилку с ядом, сделанную для нее мужем. Пастилка нашлась в кошельке для милостыни. Жоффрей протянул ей бокал свежей воды. Лошадей расседлали и увели под навес, где хранились запасы овса и ячменя и где конюхи или обитатели лагеря могли раздобыть все необходимое.
К графу и графине де Пейрак приблизились три тени.
Один из силуэтов принадлежал, несомненно, женщине, и на какое-то мгновение Анжелике показалось, что это Карменсита де Мерекур.
В суматохе минувших недель графиня почти забыла о ней. Но спутник прекрасной испанки представил им донью Франческу де Бобадила, после чего представился сам, назвавшись Робертом Бойлем[138]. Когда свет от костра осветил лицо мужчины, Жоффрей узнал гостя и, поднявшись, приветствовал по-английски, приглашая его и прекраснейшую донью Франческу, которой граф отвесил несколько галантных поклонов, присоединиться к ним.
Третьим оказался сопровождающий пару молодой аббат, который тотчас отправился на поиски подушек и каретных сидений, чтобы удобно устроиться у костра.
Между гостем и Жоффреем де Пейраком завязалась оживленная беседа, и Анжелика, довольно хорошо понимавшая английский, с первых слов догадалась, что мужчины уже встречались вчера или сегодня, и не где-нибудь, а в резиденции испанского короля.
Роберт Бойль остался стоять, весьма учтиво заметив по-французски, что не решается занять место подле графини де Пейрак, так как, видя мадам Анжелику впервые, поражен ее красотой и грацией и не смеет разрушить идиллию их совместного с супругом ужина.
Анжелика настаивала, приятно удивленная той сдержанностью, с которой изъяснялся англичанин. Куда более красноречивый Жоффрей де Пейрак представил гостя как одного из крупнейших ученых в мире. Молодая женщина заверила Роберта Бойля, что для них с мужем огромное удовольствие и честь разделить ужин с ним и его спутниками. Наконец, Бойль выполнил ее просьбу и сел, но отказался от жареного поросенка, отдав предпочтение «гамбасам»[139] под черным соусом.
Донья Франческа отказалась и от поросенка, и от «гамбасов». Она только выпила бокал знаменитейшего гипокраса, приготовленного из подогретого вина, подслащенного тростниковым сахаром с добавлением различных пряностей — перца, имбиря и корицы. Напиток подали горячим, и донья Франческа поставила его в «снег», чтобы остудить. В лагере маркитантов — вот чудо! — можно было найти все, что только душе угодно.
Кто-то объяснил, что в соус, поданный к «гамбасам», добавляют краску, которую выбрасывают кальмары, чем и объясняется его чернильный оттенок и исключительно тонкий морской вкус.
Одежда молодого аббата, несмотря на черный цвет, отличалась изяществом и была украшена несколькими рядами кружев. На его священный сан указывало лишь то, что он не носил парик.
Казалось, юноша здесь только для того, чтобы предугадывать и исполнять малейшее желание доньи Франчески. Застыв в немом созерцании, он смотрел только на нее.
Когда гипокрас оказался слишком горячим, он вскочил, нырнул в темноту и тут же появился вновь со «снегом». За оказанную любезность юного аббата одарили ослепительной улыбкой богини, в служении которой заключалась вся его жизнь.
Англичанин приказал принести бочонок лучшего вина, изготовленного из винограда сорта «Педро Хименес»[140]. Король Испании, сказал Роберт Бойль, вручил ему несколько таких бочонков, зная, что среди его соотечественников это вино очень ценится. Стало быть, заметила Анжелика, Его Величество умерил свою нетерпимость в отношении англичан! Однако Роберт Бойль опроверг ее слова. Он — ирландец, а следовательно, католик, и король Испании об этом знает. Ведь позволить приверженцу реформистской веры проехать на территорию Испании — значит, подать casus belius[141].
Ирландец рассказал, что во время короткого визита в Сан-Себастьян его больше всего удивило огромное количество французов на испанской, а точнее, баскской земле. Он был поражен и в то же время восхищен тем, что они, казалось, даже не задумывались о том, что любой из них может привлечь внимание святой инквизиции. Жоффрей де Пейрак ответил, что во Франции религиозные войны стали противоядием от ереси. После Нантского эдикта, изданного обращенным королем Генрихом IV[142], католики и протестанты пытались, хотя и с переменным успехом, жить в согласии друг с другом, во всяком случае, многие из них перестали опасаться исповедовать иную веру.
— Так в Испании нет протестантов? — удивилась Анжелика.
— Нет. В Испании костры инквизиции испепелили малейшие ростки Реформы, будь то немецкое лютеранство[143], швейцарское цвинглианство[144], английское пресвитерианство[145] или французский кальвинизм[146].
