Она снова посмотрела на берег — он был еще дальше от нее, чем минуту назад.
Она знала, что так кажется из-за наступления сумерек: солнце село, и неосвещенный замок как бы погрузился в туман.
«Помоги мне, папа, помоги!» — молила Эрайна.
Когда вода в лодке поднялась еще выше, Эрайна бросилась в море.
Вода была очень холодна; Эрайна плыла бесконечно долго и почувствовала, что с трудом двигает ногами, с трудом подтягивает руки к груди.
Она погрузилась глубже в воду, которая начала заливать ей рот и нос.
— Я больше не могу! — выкрикнула она. — Я не могу… плыть дальше!
Она попыталась разглядеть, далеко ли еще до берега, но либо зрение ослабело, либо стало слишком темно. Она снова закрыла глаза с таким чувством, словно до берега оставались еще долгие мили — чересчур долгие для нее.
Но в ушах у нее ясно прозвучали слова, будто бы произнесенные голосом отца:
«Если ты погибнешь, маркиз должен будет жениться на леди Морэг и тоже погибнет!»
Постепенно эта мысль проникла в глубину ее сознания. Дело ведь не только в том, что леди Морэг непривлекательна для маркиза, дело в том, что она убийца. Убив однажды, она может убить и еще раз…
«Я должна спасти его… должна», — твердила себе Эрайна.
Снова голова ее погрузилась в воду, и вода сомкнулась над ней, не давая дышать.
К ногам, казалось, привязано по кирпичу, а руки так устали, что она не в силах была сделать взмах.
— Я люблю тебя! — кричала она маркизу. — Но больше не могу… тебе помочь!
Она решила, что тонет, но тут ее колени протащило по чему-то твердому, голова опустилась, и Эрайна, уткнувшись лицом в мокрый песок, лишилась сознания.
Очнулась она от чьего-то грубого голоса и от того, что ее куда-то тащили. Кто-то кричал, какой-то мужчина. Она не понимала слов, но мужчина все кричал и тащил ее вперед; в голове мелькнуло, может, это слуги леди Морэг снова пытаются убить ее.
Потом ее перевернули на спину, и она подумала, что умирает, что это конец.
Но ее снова понесли в непроницаемую тьму, теперь уже для того, чтобы вернуть к жизни: чья-то рука обняла ее за плечи и приподняла ей голову.
Едва почувствовав это прикосновение, она поняла, чья это рука, и сердце у нее сильно забилось.
— Эрайна! Эрайна!
Она услышала его зов, она любила его и потому прижалась лицом к его плечу. Он был здесь, он держал ее в объятиях, она в безопасности!
— Еще глоточек, м'леди, — настойчиво произнес чей-то голос.
— Нет… нет, — слабо отозвалась Эрайна. — Это ужасно!
— Оно вас согреет, м'леди. Вы застыли, как ледышка, совсем застыли, когда они принесли вас сюда.
Сейчас ей вовсе не было холодно: одна бутылка с горячей водой лежала в ногах, вторая — сбоку. Бутылки были каменные, но грели хорошо, тепло пронизывало все тело, так же, как жар от неразбавленного виски, которое кто-то вливал ей в рот. Виски обжигало горло и горячей волной заливало грудь.
Было трудно открыть глаза, но она справилась с этим и увидела перед собой резную деревянную спинку кровати и огонь, пылающий на колосниках большого камина.
Она поняла, где она, поняла, что жива, спасла маркиза и теперь уже не надо бороться.
Она очень, очень долго плыла, но сделала это.
Она снова закрыла глаза и тотчас услыхала голос экономки:
— Ее милость уснула, м'лорд, и с ней все хорошо. Господь спас ее.
— Думаю, она сама себя спасла, — негромко произнес маркиз.
Эрайна хотела сказать ему, что сделала это ради него, но сил не хватило, и она погрузилась в тепло и безопасность, в сон без сновидений.
Пробудившись, Эрайна поняла, что проспала долгое время: ночь миновала и наступил день.
Занавески были раздвинуты, и солнце светило в окна.
Эрайна шевельнулась, и тотчас возле нее появилась экономка, которая ухаживала за ней прошлым вечером.
— Вы проснулись, м'леди?
Она кивнула, еще не владея голосом.
— Чего вашей милости требуется, так это хорошенько поесть, — бодро заговорила домоправительница, — а уж отдохнули-то вы за ночь очень даже хорошо.
Эрайна снова пошевелилась, словно желая убедиться, что руки и ноги, онемевшие и какие-то чужие, все еще при ней.
Домоправительница поспешно вышла из комнаты, а Эрайна лежала и глядела на спинку кровати, на которой, само собой, разумеется, вырезан был герб Макдононов.
Она благодарила Бога, благодарила своего отца за спасение.
Потом с легкой дрожью подумала, что леди Морэг может предпринять еще одну попытку. Наверное, умнее будет уехать поскорей, чтобы не причинять беспокойства маркизу, не стать ему обузой.
Можно изображать, что они женаты, но она не останется здесь, где леди Морэг не прекратит преследовать ее, как дикого зверя, а герцог будет ненавидеть за то, что она англичанка.
« Если я уеду, то возможно… никогда больше его не увижу», — думала она.
И оттого, что она была еще очень слаба, и оттого, что любила его, слезы потекли у нее по щекам.
Позже, когда Эрайна поела, потом поспала, потом поела еще раз, она почувствовала себя настолько хорошо, что уже не хотела оставаться в постели.
Маркиз не приходил повидаться с ней, и она подозревала, что он ушел на рыбалку.
Но она хотела знать наверняка, и когда экономка пришла ее проведать, спросила:
— Где же маркиз?
— Он скоро вернется домой, м'леди. Пошел ловить рыбу с утра, пока вы еще спали, но я-то знаю, что его светлость придет повидать вас, как только явится домой.
Экономка ушла, и Эрайна поднялась с постели, чтобы причесаться перед туалетным столиком. Девушка взглянула на себя в зеркало.
Она ожидала увидеть осунувшееся и напряженное лицо: ведь вчерашнее происшествие вряд ли могло прибавить ей красоты.
Ничего подобного! Глаза ее казались большими и яркими, кожа — очень белой, волосы падали на плечи пышной волной, и она была бы неискренней, если бы отказала себе в привлекательности.
Подбодренная собственным отражением, она вернулась в постель на все еще нетвердых ногах, легла и стала ждать.
Немного погодя в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, вошел маркиз.
При виде его глаза у Эрайны так и вспыхнули, она даже слегка задохнулась — впервые она увидела его в килте. И подумала, что со спорраном на поясе и в обычной твидовой куртке с кожаными пуговицами он все равно выглядит великолепно.
Он подошел к постели и взял ее руку в свои.
— Я мог бы и не спрашивать, чувствуете ли вы себя лучше, — произнес он своим глубоким голосом. — Ваш вид говорит сам за себя.
— Лучше… мне гораздо лучше. Совершенно ни к чему лениться и лежать в постели.
— Надо поберечь себя.
У Эрайны возникло странное ощущение, что губы их говорят одно, а глаза — совсем другое. Маркиз присел к ней на постель и спросил:
