— Раздевайся, дорогая, — хрипло проговорил он.
Рейн в ужасе посмотрела на него.
А он провел кончиком языка по своим полным губам и рассмеялся.
— Я ни к чему тебя не принуждаю. Мы будем просто спать… если ты так хочешь.
— Ага! — дрогнувшим голосом произнесла Рейн и подчеркнуто внимательно посмотрела на его возбужденную мужскую плоть, которая стала еще больше под ее взглядом.
— Ох, — тихонько простонала она, чувствуя, как слабеет ее решимость.
Селик шагнул к ней. Рейн попятилась.
Тогда он поднял руки над головой, словно сдаваясь, и повторил:
— Я не хочу тебя принуждать.
Он лег на шкуры и укрылся чуть не с головой, демонстрируя добрые намерения.
— Ложись, Рейн. У нас был трудный день, и мы оба устали.
Рейн ни на минуту не поверила, что он так уж устал.
— Селик, это нехорошо, что мы все время спим вместе.
— Ты уже говорила.
— Думаю, мне лучше пойти вниз к Бланш.
— А почему ты думаешь, что Бланш спит одна?
— Что?
Селик пожал плечами.
— Она не раз предлагала мне себя, и я не верю, что я один такой.
Тебе лучше поверить, с тяжелой душой подумала Рейн, гадая, сколько Селик еще сможет сопротивляться малютке Бланш.
Вот черт!
— У тебя нет выбора. Ты все равно будешь спать со мной, — заявил он твердо, похлопав по шкурам. — Ты моя заложница.
Она застонала.
— Селик, я не буду заниматься с тобой любовью. Зачем мучить себя?
— И тебя тоже? — поинтересовался он, вопросительно изогнув левую бровь.
— И меня тоже.
Он улыбнулся, совершенно удовлетворенный ее признанием. Сдаваясь, она опустилась на шкуры поближе к огню.
— Нет. Сначала разденься.
Рейн вновь встала и посмотрела на него сверху вниз.
— Я спала в одежде все время, пока мы добирались сюда.
— Ну и что? Сейчас другое дело. Мне все равно, явилась ты из будущего, как говоришь, или с проклятой луны, ты должна принимать наши обычаи, если живешь среди нас.
Селик сел и, обхватив руками колени, не сводил с нее глаз все время, пока она раздевалась.
Рейн чувствовала, что лицо у нее пылает, но она постаралась не показать, как нервничает, раздеваясь перед этим самонадеянным варваром. Господи, какая же она большая и неуклюжая. Раньше, когда она спала с мужчинами, то раздевалась в темноте, стесняясь своего тела. Они, похоже, не возражали.
В комнате слышалось только потрескивание поленьев в огне, да тяжелое дыхание Селика, когда на ней остались, наконец, только кружевной лифчик и трусики. Его взгляд обжигал ей кожу. Когда же их глаза встретились, она отпрянула, словно ее ударило током.
— И это, — потребовал он хриплым голосом, показав на ее белье.
Возможно, ей это показалось, но она была почти уверена, что слышит его тяжелое и прерывистое дыхание.
Удивившись, Рейн ничего не сказала, лишь вызывающе задрала нос и сбросила с себя лифчик и трусики, подавляя почти неодолимое желание чем-нибудь прикрыться под его пристальным взглядом. Даже одетая, она не забывала о своих недостатках, а уж голая ощущала себя до ужаса непривлекательной, как в шестом классе, когда была самой рослой из девчонок и на нее градом сыпались насмешки злых мальчишек.
Селик не смеялся над ней. Его глаза ласкали ее тело, и там, где они останавливались, вспыхивал огонь. В первый раз в жизни она ощутила свою привлекательность.
— Ты самая красивая женщина, какую я когда-либо видел, — с восторгом прошептал он.
А ей на глаза навернулись слезы.
— Не надо, Селик. Не шути так.
Он удивленно посмотрел на нее и, подняв верхнюю шкуру, позвал ее к себе на ложе.
Она легла, позаботившись, чтобы не коснуться его. Селик мягко проговорил:
— Мужчины в твоем времени, должно быть, полоумные, если приучили тебя стыдиться своего тела. Рейн, ты действительно красива.
Он ласково убрал с ее лица прядь волос.
— А я думаю, это ты полоумный, — проговорила она с неуверенным смешком, но все же довольная его словами, хотя, может быть, он всего-навсего таким образом соблазнял ее. Странно, но ей вдруг очень захотелось быть красивой для Селика. — Вспомни, ты сам не раз сравнивал меня то с деревом, то с лошадью.
Селик усмехнулся и провел пальцем по ее плечам. Рейн задрожала от острого, почти нестерпимого наслаждения.
— Так всем известно, как я люблю лошадей и высокие деревья.
Она повернулась, желая отплатить ему за шутку. И совершила большую глупость! Грудью она коснулась его руки, и он вздрогнул, словно его ударило током. Рейн тотчас повернулась обратно к огню, чтобы спрятаться от его всевидящих глаз.
Неожиданно даже для самой себя она расплакалась, и слезы ручьями потекли по ее лицу. Она так сильно желала Селика, что совсем ослабела в борьбе со своими принципами.
— Рейн, почему ты плачешь? Я ничего тебе не сделаю, если ты не хочешь.
Глупый мужчина, неужели он вправду не понимает, чего я хочу?
Селик погладил ей руку, и она вся затрепетала от его ласки.
— Может быть, ты боишься, что будет ребенок? Не бойся. Я об этом позабочусь, — тихо сказал он, целуя ей плечи и шею.
Рейн ощущала прикосновение его стального члена к своим ягодицам и не могла думать ни о чем другом. Она истерически хихикнула.
— Это что-то новенькое. Как же ты гарантируешь мне безопасный секс? У тебя есть презерватив?
— Нет. Я не пользуюсь этими забавными штучками, о которых говорила твоя мать. — Она услышала его смешок. — Я следую примеру вашего библейского Онана — извергать семя вне тела.
Когда она недоверчиво фыркнула, он рассмеялся.
— Уж не хочешь ли ты прочитать мне лекцию о контроле над рождаемостью, вроде той, что твоя мать читала женщинам короля Зигтригга?
— Моя мать читала… — воскликнул Рейн и повернулась поглядеть на его смеющееся лицо. — Впрочем, неважно.
Как бы там ни было, она уже узнала более чем достаточно о скандальном поведении своей матери.
— Не понимаю, почему ты так уверен, что не стал отцом какого-нибудь ребенка… раз используешь такой метод.
— Уверяю вас, леди, у меня нет живых детей.
— Ладно, может быть, ты и прав, но тебе просто везло, раз ты предпочитаешь прерывать акт до семяизвержения.
Селик чуть не задохнулся от возмущения.
— Ну что ты за женщина? Разве можно так грубо?
— Я врач, черт побери. И вот что я тебе скажу, Селик. Всего несколько мгновений назад на кончике твоего пениса была капля спермы…
У Селика чуть ли не крик вырвался из груди и глаза полезли на лоб то ли от ее слов, то ли оттого, что от нее ничего невозможно было скрыть.
— И если бы ты занялся любовью с женщиной в этот момент, то сколько хочешь прерывай сношение, она все равно могла бы забеременеть.
— Я полагаю, что сперма и пенис — именно то, что я думаю? — сухо спросил он и поинтересовался после того, как она кивнула: — Ребенок не может быть, если семя извергается снаружи?
