— И если бы ты занялся любовью с женщиной в этот момент, то сколько хочешь прерывай сношение, она все равно могла бы забеременеть.
— Я полагаю, что сперма и пенис — именно то, что я думаю? — сухо спросил он и поинтересовался после того, как она кивнула: — Ребенок не может быть, если семя извергается снаружи?
— Может. Дурачок, одной маленькой капли, попавшей внутрь, хватит — и не на одного ребенка.
— Ты все выдумываешь. Это неправда.
— Правда, Селик. Говорю тебе как врач. Я много раз видела подтверждение этому.
Сначала он смотрел на нее с ужасом, не веря ни одному ее слову, а потом в его взгляде появился страх.
— Вот уж не подумал бы, — прошептал он с отвращением. — Значит, мне повезло, что я не наплодил кучу младенцев.
И, к огорчению Рейн, повернулся на другой бок.
— Послушай меня внимательно, Рейн. Ты останешься с Тайкиром в Равеншире до моего возвращения, — приказал ей наутро Селик, неторопливо собирая необходимые вещи в кожаную сумку.
Рейн мгновенно ощетинилась, потому что была не в настроении после полубессонной ночи из-за, вне всякого сомнения, сексуальной неудовлетворенности. С подобной проблемой ей еще не приходилось сталкиваться. Еще ее злило спокойствие Селика, который вел себя как ни в чем не бывало.
Одетый только в бринжу, мягкую рубашку, которую носили под туникой, чтобы металлические доспехи не натирали кожу, и толстые шерстяные рейтузы, обтягивающие его мускулистые ноги, Селик делал вид, будто ее вообще нет в спальне.
— Зачем? Скажи, зачем мне тут оставаться? А ты куда? Когда вернешься? Ты ведь не бросишь меня? Только попробуй!
Селик зажал уши.
— Клянусь грудью Фреи, ты стала ужасно сварливой. Сколько можно задавать вопросов? Хоть один раз ты можешь молча меня выслушать и сделать, как я говорю?
— Я? Сварливой? Ха! И вообще, мне не нравится, что ты мне грубишь. Все вы, викинги, грубияны. И мне это не нравится.
Селик, словно от изумления, выпучил глаза.
— Тебе не нравится? А сама несколько дней назад сказала такое, что у меня глаза на лоб полезли. Помнится, ты сказала, что я должен отправиться прямо в за…
— Не повторяй мои слова, как попугай!
Рейн высоко подняла голову, словно это не она покраснела от смущения за свой острый, временами вульгарный, язык. Господи! Она сама себя не узнавала.
— Это ты меня спровоцировал.
Ее слова прозвучали неубедительно даже для нее самой.
— У тебя на все находится объяснение.
«Не на все», — мрачно подумала Рейн. Она внимательно смотрела, как Селик сооружает себе набедренную повязку и вдруг представила Селика — соблазнительное зрелище — в современных плавках. В боксерских трусах он тоже неплохо бы смотрелся, подумала она.
— Что ты улыбаешься? Опять хочешь сбить меня с толку?
— Нет, — ответила Рейн со смешком. — Я просто представила тебя в трусах, какие носят мужчины в моем времени.
И она попыталась объяснить Селику, что это такое. Ему не понравилось.
— Делать что ли вашим мужчинам нечего, как только думать о том, шелковые на них трусы или льняные и есть ли на них отметка этого Кальвина? — усмехнулся он.
— Они хотят произвести впечатление на женщин.
— Гораздо важнее то, что в трусах, женщина, — заявил он, подмигивая ей с неподражаемо высокомерным видом.
— Ладно, ладно. Все-таки ты смотрелся бы лучше Джима Палмера в жокейских штанах. А еще лучше, — проговорила она, делая трагическое лицо, — в съедобных.
Селик перестал собирать вещи и смотрел на нее во все глаза.
— Ты шутишь. Люди едят трусы?
— Ну же, где твое воображение, Селик? Ты — сексуальный бог темных веков — не можешь придумать, как их использовать?
По лицу Селика было видно, что он понял. Он не просто покраснел, он побагровел, и Рейн это понравилось! Потом его губы расплылись в мальчишеской улыбке.
— Сексуальный бог! Никогда бы не подумал!
— По правде говоря, я сама никогда не видела съедобных трусов, но думаю, у них должен быть запах, например клубники или лимона. На мой вкус, лучше — вишни. Ну, как у леденцов.
— Правда?
— Тебе нравится, верно? — спросила она со смехом.
Селик покачал головой, поняв наконец, что она все придумала.
— Ты изумляешь меня, женщина. Неужели ты не спишь ночами, чтобы потом смущать меня своими ужасными историями?
— А ты смущаешься?
— Нет. Ты отвлекаешь меня от дела. Но больше я не позволю меня отвлекать. Ты должна мне поклясться, что не убежишь, потому что ты не нарушишь клятву, я знаю. Ты останешься тут с Тайкиром.
— А ты вернешься?
Он хмуро посмотрел на нее и ничего не ответил.
— Но где…
— Где я буду и вернусь ли — это мое дело. Ты должна исполнять, что тебе велено. Не уходи далеко от замка. Кругом саксы, и я уверен, эти ублюдки в мгновение ока отрубят твою очаровательную головку, даже не спросив, почему ты путешествуешь с Изгоем. Им вполне достаточно знать, что мне нравится твое общество. Я прикажу Герву присмотреть за тобой…
— Не смей. Не хочу, чтобы эта похотливая бочка приближалась ко мне.
Его лицо окаменело.
— Я приказал моим людям охранять тебя. Герв обидел тебя? Клянусь, я сдеру с негодяя кожу, если он тронет хотя бы один волос на твоем прекрасном лице.
Прекрасном? Рейн порадовалась этому, вроде бы случайному, комплименту. Вчера он тоже говорил ей, что она прекрасна, но она тогда усомнилась в его искренности. Неужели он вправду так считает? Неужели она ему нравится? Неужели его теперешнее доброе отношение к ней результат настоящего чувства?
Потом до сознания Рейн дошли другие его слова — я сдеру с него кожу.
— Селик, пожалуйста, не надо сдирать с людей кожу.
Он улыбнулся.
— Дорогая, это просто такое выражение. Могу же я немножко преувеличить.
Она неуверенно улыбнулась:
— Можешь.
Он бросил на нее взгляд, полный веселого недоумения:
— А ты, оказывается, умеешь иногда признавать свои ошибки.
Вскоре Рейн с тревогой смотрела, как Селик седлает Яростного. Это был уже другой Селик. Селик-воин, как на картине в музее, который многие годы являлся ей в ночных кошмарах и увлек ее в далекое прошлое.
В отличной кольчуге поверх вязаной шерстяной рубашки и узких штанов, Селик восседал на своем коне-великане, который нервно пританцовывал, в окружении полудюжины воинов, отправлявшихся куда-то вместе с Селиком, не забывшим взять с собой свой смертоносный «Гнев» и еще пику и шлем.
Рейн посмотрела ему прямо в глаза, уже как будто не замечавшие ее, и поняла, что он опять во власти войны.
— Будь осторожен, — дрогнув, прошептала Рейн.
Казалось, Селик не слышит ее и не видит, но у него вдруг дернулось на шее адамово яблоко, словно он хотел что-то сказать, но не смог. А потом он совсем удивил ее, когда кивнул ей на прощание. Все так же не говоря ни слова, он направил коня к воротам.
