Внезапно она проснулась от резкого стука в дверь. Голос Дэйзи, одной из двух горничных, возвестил, что уже пора вставать и приниматься за дела. Дафна потянулась, обнаружила, что так и сидит, скорчившись, в своем кресле у окна, и не очень уверенно встала на затекшие ноги.
Вероятно, ее кузины уже в кабинете и занимаются составлением планов на день. Позднее пробуждение Дафны означало, что девочки, как безумные, носятся по лестнице, поскольку некому призвать их к порядку.
Все еще ощущая, как слипаются у нее глаза, она побрызгала водой себе на лицо, натянула темно-серое платье, которое считала подходящим для учительницы рисования, и расчесала свои длинные волосы. Сооружение прически какого-либо определенного стиля заняло бы слишком много времени, поэтому она просто стянула непокорную массу волос на затылке ярко-синей лентой, вышла в коридор и поспешила к мебельной кладовой, где в одиночестве стоял на страже мистер Карстейрс.
Незадолго до этого он вышел из своей комнаты в безупречном облачении священнослужителя. На первый взгляд он казался отдохнувшим, но она заметила морщинки и темные круги вокруг его внимательных серых глаз.
– Вы не?.. – начала она и тут же смолкла. Вопросов можно было не задавать: бесплодность ночного бдения ясно читалась у него на лице. – Почему вы не пытаетесь поспать хотя бы сейчас?
Он покачал головой.
– По утрам у меня есть некоторые обязанности. Пойдемте.
Он пропустил ее вперед и последовал за ней по лестнице вниз.
Она не могла побороть тревогу и оглянулась. Он шел, высоко подняв голову своей обычной пружинящей походкой, которая выдавала скрытую в нем энергию. Как ему это удается? Он провел здесь без сна уже две ночи и в лучшем случае пару раз вздремнул на какие-нибудь несколько минут. Она надеялась, что ближе к вечеру он выкроит два-три часа для отдыха, но, насколько она успела его изучить, это было сомнительно. Скорее всего, он либо усядется за свой трактат, либо предпримет более скрупулезное обследование стен, чтобы в следующий раз не позволить привидению скрыться неведомо куда.
Ее вдруг захлестнуло острое чувство вины. Сколько беспокойства она ему причинила, и его собственная работа совсем не продвигается. И что он получил за все свои труды с ее стороны? Только обидные выходки. Она старалась придумать, как выразить ему свою благодарность, но слова никак не приходили в голову, хотя потребность что-то сказать все росла и росла, пока не стала совсем уж невыносимой. И, наконец, она выпалила нечто совсем неподходящее:
– Мы опоздаем на утреннюю службу.
Он ехидно усмехнулся:
– Вряд ли там начнут без меня.
Ну что ж, по крайней мере, юмор ему не изменил. К сожалению, о себе она не могла сказать того же. Может быть, это потому, предложила она себе в утешение, что его самого события в пансионе никак не задевают. Насколько она могла судить, он вкладывал душу в любое свое занятие, и, взявшись за наведение порядка в чужих делах, воспринимал их как свои собственные и считал себя ответственным за их успешное завершение.
В гостиной уже толпились многочисленные обитательницы пансиона, собравшиеся на утреннюю службу. Мистер Карстейрс направился к кузине Софронии и, остановившись рядом с ней, своим звучным глубоким голосом принес извинения за то, что заставил всех дожидаться. Вслед за ним в гостиную вошла Дафна и прикрыла за собой дверь. Три ее кузины находились в разных местах помещения, выбранных таким образом, чтобы им было удобнее присматривать за своими подопечными.
Кузина Элспет выглядела, как всегда, безмятежной и изящной в своем гладком голубовато-сером шерстяном платье; ее голову венчала корона безукоризненно уложенных волос. На ее вопрошающий взгляд Дафна ответила, отрицательно покачав головой. Элспет вздохнула и переключила свое внимание на Марианну Сноудон, время от времени призывая ее к порядку, когда та начинала хихикать с подружкой особенно громко. Дафна метнула было на Джейн уничтожающий взгляд, но уже в следующее мгновение с девочкой совершилась разительная перемена: теперь она являла собой просто образец благопристойности. Ее глаза были прикованы к мистеру Карстейрсу, а по лицу разлилось мечтательное выражение. Дафна быстро обвела взглядом гостиную и отметила, что юные леди пожирали глазами нового священника с несомненным энтузиазмом, который не имел ничего общего с религиозным пылом.
О, Господи. Она понимающе усмехнулась. Ей-то нетрудно было догадаться, каким чувством были наполнены сейчас девичьи сердца. Что же происходит с ней самой? Тревога мешалась с изумлением. Когда она перестала смотреть на него с предубеждением? Долгие годы он был для нее всего лишь знакомым ее дядюшки. Им редко доводилось разговаривать, и никакого интереса он в ней не вызывал. А потом он стал ее сторожевым псом и опротивел ей.
А после? Что она чувствует сейчас?
Он очень красив – той красотой, которая дается решительным и властным мужчинам. Черты лица у него правильные, и в них отражаются доброта и сила, уверенность и благородство. Они притягивают взгляд. Ему незачем прибегать к театральным эффектам в мрачном байроновском стиле или рядиться в экстравагантные одеяния, чтобы произвести впечатление на окружающих. Она была уверена: он вообще не делает ничего для этой цели. Ему это просто не нужно.
Пока она предавалась размышлениям, он отошел от кузины Софронии и выступил вперед. Любое движение выдавало в нем тренированного спортсмена, и в то же время отличалось грацией и красотой; это привлекало восхищенное внимание каждой девочки, находившейся здесь. Когда он раскрыл молитвенник и начал читать, его паства стихла словно завороженная.
Почему она раньше не замечала, насколько он привлекателен. Такой… такой мужественный. И бесконечно одаренный – это она уже почувствовала. Просто она никогда не позволяла себе по-настоящему приглядеться к нему. И, ради собственного покоя душевного, лучше бы ей и впредь не приглядываться.
Но сейчас, когда она позволила себе посмотреть на него беспристрастно, открытыми глазами, она обнаружила, что забыть об этом будет трудно.
Она закрыла глаза и отдалась во власть чистых, глубоких тонов его звучного голоса. А ведь это всего лишь утренняя служба. Какова же должна быть сила его воздействия на прихожан во время пасхальной проповеди!
…Но ведь он не будет произносить проповеди. Он будет читать лекции избранной кучке молодых джентльменов, на которых и будут растрачиваться сокровища этого голоса. Он избрал для себя жизненный путь преподавателя в Оксфорде, отгородившись от мира академическими стенами. Никогда не придут к нему за утешением или советом в трудный час прихожане в надежде на его умиротворяющую мудрость и твердую направляющую руку.
