«Очень похоже на настоящее клеймо», — подумала растерявшаяся Маргарита. Если так, его, наверное, поставили очень давно, возможно, когда Дэвид был еще ребенком. Однако она никогда прежде не видела его, ни единого раза за все годы, проведенные в Бресфорд-холле. Она бы запомнила.
Конечно, запомнила бы, если бы ей было позволено увидеть Дэвида на таком близком расстоянии без рубахи.
Но подобная вольность ей, разумеется, даже в голову не приходила.
Естественно, она ни разу не видела его без штанов, скрывающих мускулы его бедер и икр, прячущих заросли более темных, чем на груди, но тоже блестящих золотистых волос. Конечно, вязаная одежда, которую носило большинство мужчин, оставляла мало места воображению, и, естественно, все было совсем иначе, когда ничто не мешало разглядывать совершенные мужские формы. И как жаль, что полотняное белье, скрывающее чресла, не сняли вместе с остальной одеждой — а ведь многие из тех, кто носил длинные штаны с камзолом, белье вообще не надевали. Белье давало дополнительную защиту во время сражений или турниров, таких, как сегодняшний, но мешало разглядеть все подробно.
— Миледи! — ахнула Астрид, вглядевшись в старый шрам.
Маргарита, все еще хмурясь, подняла глаза.
— Что?
Карлица на мгновение встретилась с ней взглядом, но тут же, тряхнув головой, опустила глаза.
— Мне показалось… нет, не думаю…
— Что тебе показалось?
— Глупость, наверное. Вы… вы закончили?
Маргарита кивнула, вздохнула и опустила тряпку в таз с водой. Действуя сообща, они опять положили Дэвида на спину. Она на секунду задумалась: не лучше ли ему лежать на животе? Но матрац слишком сильно провисал на поддерживающих его веревках, чтобы такая поза была удобной. В любом случае надо было смыть кровь с его главной раны, подсыхавшую в волосах у виска.
Одной рукой она выжала воду из куска полотна, обернулась и протянула руку к лицу Дэвида, собираясь убрать белокурую прядь с большого синяка, доходившего до линии волос.
Неожиданно Дэвид поднял руку. Запястье Маргариты оказалось сжатым так сильно, что чуть не сломалась кость. Встретившись взглядом с Дэвидом, она ахнула. Ее сердце затрепетало от ярости и обвинения, читавшихся в голубых с металлическим блеском глазах рыцаря.
Тряпка выпала из ее обессилевших пальцев и, хлюпнув, приземлилась на грудь раненого.
— Вы только посмотрите, что вы наделали! — раздраженно воскликнула она, глядя, как под повязку просачивается вода.
Его хватка немного ослабела. Его лицо теперь выражало замешательство, вытеснившее недовольство и гнев.
— Миледи?
Маргарита рывком высвободила руку и подняла тряпицу. Она замерла на месте: облегчение окатило ее мощной волной, заставляя сжаться каждый мускул. Дэвид жив, он пришел в себя! Она так боялась, что этого никогда не произойдет! Какой сильный страх ее снедал, она осознала только теперь, освободившись от него.
— Миледи, — едва слышно повторил Дэвид, — что вы делаете?
— А вы как думаете? — отозвалась она.
Вместо ответа он огляделся, и глаза его изумленно распахнулись.
— Вы в моих покоях!
— Я ухаживаю за вами по приказу Генриха. Вам нанесли удар кинжалом, если помните. — Момент был неподходящим, чтобы сообщить ему, в каком отчаянии она находилась, как боялась, что ее задача состоит в бдении у постели умирающего.
Он встретился с ней взглядом, и в его глазах вспыхнуло понимание. Они мгновенно потемнели, стали более синими, более яркими, а взгляд — более встревоженным.
— Вы? Одна? — наконец уточнил он.
Она резко кивнула.
— Для вас это, наверное, непривычно — оказаться оставленным на чью-то милость.
— Не так уж и непривычно, — возразил он, внимательно разглядывая ее, — если речь идет о вашей милости.
Она не смогла сдержаться и улыбнулась.
— А вы против?
— Я мог придумать судьбу и похуже. — Он облизнул губы, словно они пересохли.
— Я тоже, — согласилась она, и ее улыбка испарилась при мысли о том, что он мог умереть. Она не сводила взгляда с его глаз, отмечая серебристое сияние, похожее на блеск тысячи крошечных лезвий, вокруг его зрачков, проплывающие по ним тени, нечто в самой глубине, напоминающее нерешительность. — Вам… вам что-нибудь нужно?
— А как насчет пива? — хрипло спросил он, и в его голосе прозвучала надежда. — Меня мучает дьявольская жажда, а голова…
— Подозреваю, что она болит, и сильно, — сказала она, когда он замолчал.
Маргарита кивнула Астрид, и та мгновенно выскочила из комнаты, чтобы принести требуемое. Маргарита не сомневалась: поскольку голова у малышки варит, она принесет не только пиво, но и воду.
— От самой макушки и до подошв все внутри пульсирует. — Он закрыл глаза, и на его скулах заходили желваки. — Кроме того, я вижу вас в двойном количестве. Две Маргариты, обе прекрасные, но я только одну сейчас могу порадовать.
— Вы ни одну не можете порадовать, — поправила она, желая заставить его продолжать говорить.
— Вы так думаете? — Он не открывал глаз, но уголки его губ дрогнули.
— О да!
— Прекрасная клятва. Сохраните ее в памяти до подходящего момента.
У него, похоже, путались мысли. Но он еще не мог бредить, слишком рано. Или мог?
— Который в данных обстоятельствах не настанет никогда, если потрудитесь вспомнить.
— Разве я мог забыть?
На это ей ответить было нечего, тем более что в его тоне она уловила горечь. Но где же Астрид? Она выскочила из комнаты целую вечность тому назад.
— Я голый?
Вопрос резко переключил ее внимание на пациента.
— Нет… не совсем, — с легкой дрожью в голосе ответила она.
Его глаза оставались закрытыми, но она не позволила своему взгляду снова скользнуть по его могучему телу, как это было уже много раз. Да, именно не позволила.
Один глаз больного открылся, но медленно, словно с большим усилием.
— Очень жаль.
— Дэвид! — Он не понимал, что говорил. Конечно не понимал.
— Кто меня раздел?
Она громко сглотнула.
— Астрид и я, — ответила она, трусливо поставив имя своей служанки первым.
Его глаз снова закрылся. Раненый молчал, словно впитывая полученные сведения.
— Мне жаль, что я это пропустил.
Жар поднялся в ее теле удушливой волной, затопил ее всю, стек к низу живота.
— Это было необходимо, — торопливо, едва дыша, заверила она его. — Я бы не хотела, чтобы вы подумали…
— Слишком поздно. — Его губы дрогнули в улыбке.
— Вы хотите сказать…
— Я уже подумал об этом.
— Дэвид…
— Ну, говоря по правде, я уже сотню раз об этом думал, — глухо и как-то бессвязно произнес он. — Я представлял себе вас здесь, со мной, и мы оба были обнажены. Вы были со мной и в шатрах, и во дворцах, и в сотне бань, и у тысячи походных костров. Я закрываю глаза, и вы приходите ко мне, безо всякой одежды, а ваши волосы сияют и развеваются…
