Она была единственной слабостью его души, и он очень хорошо это осознал, когда кровь рванулась по венам жаркой волной, накрывающей разум. Она была намного опаснее любого врага, но его это не беспокоило. Она принадлежала ему, всегда принадлежала, если только ему удастся убедить ее в этом.
— Дэвид…
То, что его имя она произнесла хрипло, с такой мольбой, заставило его забыть обо всех своих добрых намерениях. Он не планировал воспользоваться тем, что ее губы разошлись, произнося единственное слово, но ринулся между ними прежде, чем понял, что именно делает. Ее сладость пролилась на его язык напитком из вина и опия, и это делало его неистовым. Он смаковал ее, пил ее, открывал ее атласные тайны, а его грудь вздымалась от сдерживаемого дыхания, от переполнившего его ощущения глубокого единения душ.
Гладкий бархат ее языка, скользкие и острые края ее зубов, ее теплота, и влажность, и мягкость были бесконечно искушающими. Она туманила ему разум, заполняла безумные, головокружительные мысли одной лишь собой, а еще — жаждой, которую она поддерживала в нем. Нужно остановиться, пока он не напугал ее, остановиться, пока пульсирующая боль в голове не потянет его с собой в черноту или пока бурлящая кровь не хлынет наружу из раны, заливая повязку. Но он не мог так поступить, ему не хватало силы воли, чтобы отпустить ее.
Он почувствовал, как она задрожала, и эта дрожь пронзила его до глубины души. Стон, сорвавшийся с ее губ, в котором прозвучало его имя, хриплый, отчаянный, был созвучен терзавшему его голоду, и он наконец понял это. Так неохотно и так мучительно медленно, что от этого сводило мышцы, он заставил себя разжать пальцы, позволил Маргарите оторваться от его губ.
— Спасибо, — произнес он таким низким голосом, что это больше походило на сдавленный рык.
Она резко вдохнула, словно только что очнулась ото сна.
— Не… — начала она. Замолчала. Попробовала еще раз: — Не стоит благодарности.
— С моей точки зрения, это очень даже стоит благодарности. — Он внимательно разглядывал ее лицо — она уже достаточно отодвинулась от него, чтобы опять смотреть на него сверху вниз.
Какие у нее черные глаза, как бесконечно глубоки они! Внезапно ему показалось, что она стала частью его, а он — частью ее. Конечно, их разделяли одежда, и положение в обществе, и пространство, но казалось, что их разумы, как и тела, суть одно.
— Я не хотела… — Она мельком взглянула на свою руку — ее пальцы все еще сжимали волосы на его груди. Поспешно убрав руку, она снова посмотрела на Дэвида — испуганно, напряженно. — Оказать такую услугу для вас — право же, пустяк.
— А если я снова попрошу об услуге?
Что бы она ни собиралась ответить, он этого не узнал. Дверь комнаты, громко заскрипев петлями, распахнулась. В помещение ворвалась Астрид с кружкой пива, расплескавшегося на подносе, и с кубком воды.
Хотя еще недавно Дэвида отчаянно мучила жажда, сейчас он был готов навсегда отказаться от питья ради возможности наслаждаться губами Маргариты. Но он получил неплохую компенсацию: Маргарита, поддерживая его за плечи, помогла ему сесть в постели, чтобы он мог попить. Вполне вероятно, он бы справился и без ее помощи — по крайней мере, так он считал, — но ему было гораздо приятнее чувствовать, как леди Маргарита обнимает его одной рукой за плечи, а другой подносит воду к его губам. Когда он полностью утолил жажду, она взяла с подноса крепкий, возвращающий силы эль, и вылила в его раскаленное горло.
Потом он лежал на спине и смотрел, как она и ее маленькая служанка приводят комнату в порядок. Он лениво отметил окровавленные тряпки и металлический таз с водой красного цвета, которые они передали стоявшему за дверьми Оливеру, поручив ему избавиться и от тряпок, и от воды. Его глаза недобро прищурились, когда он посмотрел на руки своей госпожи и заметил, что край рукава ее платья запачкан кровью.
Где-то в отдаленном уголке сознания теплилась мысль о том, как он наслаждался ее прикосновениями, нежными и успокаивающими, как ее ласка отвлекала его от боли. Именно это ощущение подняло его из темноты на свет, к ее теплу и мягкости, когда она находилась рядом. Ему пришлось приложить колоссальные усилия, но оно того стоило. Действительно стоило. Полуприкрыв глаза, он уплыл в сон наяву.
Дверь распахнулась. Мгновенно проснувшись, Дэвид уставился на вошедшего. Но это оказался всего лишь Оливер: он стоял в дверях, и в его темных глазах читался вопрос, Угрюмость сошла с его лица, оно озарилось такой широкой улыбкой, что от нее дрогнули кончики усов — несомненно, он был очень рад тому, что Дэвид жив и в сознании. Он довольно кивнул, после чего повернулся к Маргарите.
— Прошу прощения, миледи, но я подумал, что вам, возможно, еще понадобится таз. — Он помахал упомянутым предметом так, что луч света, попавший в окно, отразился от поверхности таза бронзовой вспышкой. — Я вылил воду в уборную и туда же бросил тряпки: я подумал, что будет лучше, если они никому не попадутся на глаза.
— Ты поступил правильно, — сказала она, покосившись на Астрид, которая, неуклюже переваливаясь, направилась к итальянцу, чтобы забрать у него таз. — Будет лучше, если никто не догадается о том, насколько серьезной оказалась рана.
— Я тоже так подумал. — Оливер снова помрачнел и покосился на Дэвида. — Мне бы очень не хотелось, чтобы какой-то болван решил, что покончить с ним — плевое дело.
Тонкие брови леди Маргариты сошлись на переносице.
— Твоя обязанность заключается именно в том, чтобы не допустить этого. Кстати, раз уж об этом зашла речь…
— Bene, я возвращаюсь на свой пост. Возможно, король вскоре пошлет к вам кого-нибудь узнать, как поживает наш Золотой рыцарь. Что мне передать его сенешалю — что никто не должен тревожить ни ваш покой, ни покой сэра Дэвида?
— Никто не станет тревожить покой леди Маргариты, поскольку она будет отдыхать в собственных покоях, — возмутился Дэвид: его вывела из себя как фамильярность Оливера, так и манера говорить о нем так, будто его тут и нет вовсе. — Генриху можешь передать, что я крепкий орешек и убить меня не так-то просто. Кто бы ни предпринял эту попытку, ему придется попробовать еще раз.
— Не говорите так! — воскликнула Маргарита.
— В таком случае полагаю, в моих услугах вы не нуждаетесь, — одновременно с ней произнес Оливер. — И прекрасно, поскольку я с удовольствием воспользуюсь мягкой постелью и еще более мягкой…
— Не смей! — угрожающе бросил Дэвид.
— Подушкой, — закончил фразу Оливер, усмехнувшись.
— Не глупите! — Леди Маргарита бросила сердитый взгляд на Дэвида, а потом и на итальянца. — Вы стоите на страже в соответствии с приказом короля и не смейте покидать пост. И хотя сэру Дэвиду, возможно, больно признавать это, я уверена: он благодарен вам за быструю реакцию — ваши действия предотвратили смертельную потерю крови.
