Потом его ладонь снова погладила ее бедро вверх к сосредоточию женственности.
«Только ощущения. Мимолетные и временные. Они не могут причинить вам вреда… Наслаждайтесь ими!»
Ощущения сокрушали, растянутые, они переплелись, схваченные одной сетью вожделения. Она смутно сознавала, что ее рубашка сбилась на талии, что ее самое сокровенное место обнажено и выставлено напоказ.
Но он так хорош! Спина крепкая, горячая. Язык изощренно ласкает, рот требует и сокрушает. Его шелковый горячий ствол трется о нежные завитки между ее ног, зажигая необычайное пламя, которое требует большего. Горячий экстаз все нарастал и нарастал, и наконец Энн поняла, чего она хочет.
– Да, – сказала она. – Да!
И раздвинула ноги, и приподняла бедра.
– Да, – снова сказала она. – Все! Пожалуйста, ну пожалуйста, не останавливайтесь! Я хочу знать все.
На долю секунды она почувствовала, что он колеблется, а потом Джек глубоко вошел в ее тело.
Он сразу же погрузился в блаженство. Ее руки стиснули его плечи, и она закричала. Прочь пещера, прочь годы сурового самоконтроля и горького смирения – свет овладел им. Да! Он пробил дорогу домой – словно слепой, словно обезумевший от любви, со смолкшим разумом, одним безупречным, необыкновенным скользящим движением. Энн резко выдохнула ему в ухо и теперь лежала под ним, дрожа. Потом, вибрируя, как скрипка, она начала двигать бедрами, чтобы ответить на его ласку. Неопытная, свободная и обжигающая своей силой. Да!
Его разум улетел, оставив тело в плену священного чувственного удовольствия.
Джек был ошеломлен, словно в душе у него разбилось что-то хрупкое и ценное. И все еще не выходя из нее, он поцеловал Энн в губы. И ощутил соленый след. В трансе он откинул волосы с ее лба и коснулся языком ее щеки. И ощутил влагу. Слезы! Храбро сдерживаемые, но теперь медленно текущие по ее лицу. Звезды моргнули и исчезли, не оставив ему ничего, кроме черноты, окрашенной лавандой и слезами.
И только тогда Джек осознал, что они наделали.
В полном молчании Джек освободил ее. Он натянул ее бесполезную сорочку обратно на колени, сказать было нечего. Ему было так стыдно, что он усомнился в целостности своего рассудка. «Безопасность странника находится в нем самом. Если он забудет об этом, результатом будут слезы и сетования». Но какие бы горькие упреки ни бурлили в его уме, было уже слишком поздно.
Поэтому он обнял ее, предлагая то единственное утешение, которое еще оставалось, и ее слезы увлажнили его горячую кожу.
– Мне очень жаль, – сказал он.
Энн уткнулась лицом ему в плечо, выплакалась, а потом уснула.
Солнечный свет втекал в комнату. Энн ощутила его сквозь закрытые веки и на мгновение удивилась, почему она так напугана. Птицы щебечут и заливаются – безумная музыка, но никаких человеческих звуков. Еще не открыв глаза, она поняла, что Джек ушел и что сказочное золото уже превратилось в пыль.
Глазам больно, во рту кисло. Таинственное место между ногами ноет от тупого нового ощущения. Она села, стеганое одеяло сбилось. Спальня зияет пустотой, в ней нет признаков жизни, кроме пылинок, пляшущих в столбе солнечного света. При воспоминании о неописуемой сладости голова у нее закружилась.
Она согрешила. Она с радостью пошла на это. Она погибла.
Ее корсет и платье миссис Кеньон лежали на стуле. Над кувшином, стоявшим на умывальном столике, поднимался пар. Энн рывком спустилась с кровати и зашлепала к нему: горячая вода для умывания, новый кусок мыла и полотенца и чистая холодная вода в тазу. Значит, он ушел недавно. Он, наверное, внизу.
Она оглянулась на кровать, и в голове у нее застучало. На простыне виднелось пятнышко. Пользуясь холодной водой, …Энн постаралась уничтожить оскорбительную грязь. Время для ее месячных еще не пришло. Пятно крови означает нечто совершенно иное.
Оно означает, что ей причинили боль, взяли насильно, хотя в тот момент это не ощущалось как боль. Отнюдь нет!
Энн опустилась на стул и закрыла лицо руками.
Ему жаль! Он сожалел об этом. Разумеется.
Раньше она не знала, что происходит между мужчиной и женщиной в супружеской постели. Теперь знает.
Конечно, существует разница между знанием и действием. Наивная, глупая, безрассудная, она поверила лорду Джонатану – Дикому Лорду Джеку! – и была предана.
Вода остывала. Энн заставила себя снова подойти к умывальному столику. Она стянула с себя измятую сорочку и хорошенько оттерлась, потом снова оделась, расчесала и уложила волосы. Обычная молодая девушка с длинным носом смотрела на нее из зеркала. Внешне она совсем не изменилась, если не считать морщинок между бровями. Энн разгладила их двумя пальцами.
Ждет ли он внизу или нет, она должна смело посмотреть в лицо дню – и всей своей жизни. Она больше не девственница. Она нарушила все свои обещания Артуру, разрушила все ожидания своих родителей, восхищение своих сестер. Страдание билось в ней, как темная птица у нее в голове. Она подверглась насилию, но как и все блудницы – приняла это.
Из кухни послышался треск, потом звук расколотого дерева и скрежет металла. Энн замерла. Она должна подумать! Но думать было не о чем. Противоречивые чувства мешали ей взять себя в руки. Шум прекратился. Она заставила себя подойти к окну. Утреннее солнце мирно сияло над залитым водой миром. Кажется, ничто не изменилось. Тишина нарушалась только легким отзвуком шагов и звяканьем посуды на кухне.
Она закрыла глаза и призвала внутренний голос. «Пройди через это, Энни!»
Темная птица отчаянно билась, но, сделав три глубоких вдоха – стремясь к спокойствию и самообладанию, как научил ее Джек, – мисс Энн Марш из Хоторн-Аксбери отвернулась от окна и зашагала вниз по лестнице.
Наверное, это был самый отважный поступок в ее жизни.
Дверь в кладовку раскрыта, сорванная с петель. Кувшин с молоком стоит на кухонном столе, обернутый мокрой салфеткой. Рядом с кувшином на тарелке несколько кусков хлеба. В очаге весело горит огонь, над ним кипит котелок. У двери, ведущей наружу, лежит топор с длинным топорищем.
Джек стоит рядом, скрестив руки на груди.
Он потрясающе хорош – падший ангел, все еще окутанный желанием. Волосы мрачно спутались над лбом героя сказки. В глазах все еще таится обаяние тигров, сильных, гибких, бродящих в темноте. Взгляд кажется отчужденным, серьезным, без какого-либо намека на насмешку, хотя что-то такое, чего она не может осознать, таится в уголках его губ. Что-то такое, отчего сердце у нее дрогнуло, и вся ее отвага исчезла.
– Воду для умывания я собрал дождевую, – сказал он. – Но в ведре в кладовке была питьевая вода. Коробочка с чаем также предлагает свои сокровища. Я открыл ее ножом.
