Ознакомительная версия.
Илья ускорил шаг.
Южные сумерки наступили, как всегда, быстро. Когда Илья очутился на набережной Верхнего города, уже стемнело. Это была «чистая» часть Одессы. Набережная белела шляпками и платьями дам, кителями военных, целая толпа стояла возле духового оркестра, бравурно исполняющего венский вальс, от фонарей и иллюминации на тротуары ложились цветные пятна, порт вдали казался весь усыпанным огнями, по чёрной воде моря медленно двигалась искрящаяся громада «Святого Николая», курсирующего между Одессой и Севастополем. Дневная жара спала, и воздух был свеж от морского ветра. Сильно пахло какими-то душистыми цветами. Отчётливо слышались звуки оркестра, женский смех, скрип пролёток, свист мальчишек – казалось, половина города высыпала в этот тёплый вечер на набережную. Из-за Молдаванки поднималась ущербная луна, рядом с ней растерянно мигала первая зелёная звезда.
Илья постарался как можно быстрее миновать весёлую, шумно болтающую, нарядную толпу. Он редко бывал в этой части Одессы, посещая в городе, как правило, лишь Староконный рынок и Привоз. Где находится главный городской парк, Илья не знал, и пришлось навести справки у полуголого мальчишки-турчонка с шарманкой и плешивой мартышкой на верёвке. Оказалось, недалеко, и вскоре Илья, миновав бульвары, шагал вдоль решётки, огораживающей парк. Запах цветов усилился, над кустами вились разноцветные, яркие южные светлячки. Луна запуталась в ветвях деревьев, и Илье казалось, будто она ехидно подмигивает ему оттуда. А вскоре в звуки южного вечера вплелись сначала слабые, чуть слышные, но с каждым шагом Ильи становящиеся всё более отчётливыми голоса и гитарная музыка. Он пошёл быстрее, но проклятая ограда никак не кончалась, людей навстречу попадалось всё меньше, и вскоре Илья понял, что обходит парк с задней стороны. Пение меж тем стало совсем громким, между кустами в разрыве ветвей блеснул яркий свет, и Илья замедлил шаг. Сквозь чугунные прутья была видна освещённая площадка эстрады, на которой находился хор. Место перед эстрадой оказалось сплошь забито людьми – «чистая» публика сидела за белыми столиками, между которыми сновали официанты с подносами, народ попроще стоял за лёгкой оградкой, и сколько ни вглядывался Илья, он не увидел среди зрителей свободного места. Нечего и пробовать протолкаться поближе к хору – даже если войти, как положено, с главного входа. Илья чертыхнулся от бессилия, со злостью подумал о том, что, пока он будет бегать вокруг решётки, хор, чего доброго, закончит выступление. Илья прижался лицом к самой ограде, но сквозь просветы в ветвях акаций было видно немного.
– Эй, Илья! Смоляко!
Вздрогнув, Илья отпрянул от решётки. Мало того что его позвали по имени, так ещё и слышался этот весёлый шёпот откуда-то сверху. Отчаянно гадая, кого из знакомых принесла нелёгкая, Илья поднял голову… и невольно фыркнул от смеха: за оградой, в развилке толстого каштана, болтая босыми ногами, сидела с туфлями в руках Роза Чачанка.
– А, пришёл всё-таки? – с улыбкой спросила она. Светлячок сел ей на плечо, озарив щёку и смеющийся глаз зеленоватым светом.
– Пришёл… – проворчал Илья. – Ты как туда влезла-то, чёртова баба?
– По решётке. И ты давай. Всё равно там сквозь народ не проберёшься, я пробовала. Все те, кто вчера их у Фанкони слушал, сегодня опять пришли. Я час вокруг ограды на рысях носилась, пока это дерево высмотрела. Лезь сюда, морэ, цыган нет, никто не увидит!
Последние слова Розы оказались решающими: Илье вовсе не улыбалось карабкаться на дерево в свои сорок три года на глазах у местных цыган. Роза, подбадривая, нагнулась из развилки и протянула ему руку. Помощь Илья отверг, огляделся по сторонам, схватился покрепче за прутья решётки – и через минуту сидел на неудобной, покрытой буграми и наростами ветке каштана, переводя дыхание.
– Ай, молодчико! – похвалила его Роза, но Илья этого уже не слышал.
Хор пел «Не смущай». Мощная волна голосов расходилась в тёплом воздухе, весь парк звенел от слаженно ведущих свои партии басов, баритонов, теноров, альтов и сопрано, и от этих знакомых звуков у Ильи перехватило горло. Он подался вперёд, вглядываясь в смутно различимые лица цыган, подумал: хорошее место Роза выбрала, видно отсюда и в самом деле как на ладони. Вот он – весь московский хор из Грузин, вот они все! Вон гитаристы – Ванька, Ефим и Петька Конаковы, дядя Вася, четверо Трофимовых, ещё какие-то молодые, незнакомые… Первый ряд весь блестит и сверкает, это – солистки, плясуньи. Вон Стешка высится Медведь-горой, поглядывает на дочерей, вон Илона – она не улыбается, лицо грустное, сдала сильно за эти годы… Рядом дочери Митро, все как на подбор, «арапки» с узкими глазами, и одна другой краше, сидят в цветных шалях. Вот с краю Варька в чёрном платье, с голубым шарфом через плечо, поёт, задумавшись, полуприкрыв глаза, и словно это не её низкий и густой голос слышится сильнее других… А вот и Митро стоит перед хором, спиной к Илье, но разве с кем его спутаешь? Всё такой же прямой, строгий, в плечах – косая сажень, со спины – просто молодец, только седой совсем… Что ж, было с чего поседеть. А вон… вон, кажется, Гришка. Илья резко подался вперёд. Гришка, сын… точно! Стоит со своей скрипкой, наклонив к ней чёрную голову, не улыбается, глаза опущены, и весь он где-то не здесь… не изменился совсем. А вырос сильно, в плечах раздался, мужик мужиком стал… Где там жена его? Илья пристальнее вгляделся в ряд солисток, выискивая белокурую голову Анютки, но в это время «Не смущай» закончилась, и толпа зрителей разразилась аплодисментами. На эстраду понесли цветы, солистки, кланяясь, принимали их. Толстенький конферансье Андруцаки, известный всей Одессе, несколько раз пытался объявить что-то, но ему не давали это сделать. Наконец конферансье с напускным отчаянием всплеснул руками, повернулся к Митро. Тот усмехнулся в ответ, медленно поднял руку с гитарой – и стало тихо. Совершенно серьёзно, без тени улыбки, Митро объявил:
– Господа… Катька.
Со своего места на первом ряду вскочила молодая цыганка, совсем девочка, с длинными, перекинутыми на грудь косами. На её свежем юном личике с круглым подбородком застыла неподвижная улыбка танцовщицы. Катька была одета по памятной Илье котлярской моде: широкая алая юбка с оборкой, начинающейся чуть не от колена, такая же алая кофта с безразмерными рукавами, и даже голова по-замужнему повязана платком. В зале стало тихо. Чуть слышно вступили аккордами «венгерки» гитары, и Катька, плавно приподняв руки, тронулась по кругу. «Славно идёт», – отметил про себя Илья, следя глазами за тонкой фигуркой в красном. Катька сделала круг, другой, развела руками, поклонилась хору – и из второго ряда не спеша, с напускной ленцой вышел молодой цыган, тоже совсем мальчишка, с курчавой головой, смуглым до черноты лицом, сросшимися бровями, чуть раскосыми мрачноватыми глазами.
Ознакомительная версия.
