Так оно и было на самом деле.
— Возможно, ему надоело спать одному.
— Миллисент Эмили Бленкеншип!
— И всё же, — на щеках Миллисент появились ямочки, и Женевьева вдруг подумала, очарован ли ими Гарри и знает ли Миллисент что-нибудь о том, что желают мужчины в постели, — я не могу понять, почему ему вдруг разонравилась Абигейл Бизли, поскольку все считают ее красавицей и ей не откажешь в обаянии. Мне она по душе. Возможно, он избавил ее от обязательств, потому что она влюбилась в другого, и он не смог этого вынести. Однако мне сложно представить, чтобы такой мужчина женился по любви.
Последние слова Миллисент произнесла преувеличенно слащавым тоном. Она была веселой, жизнерадостной, непосредственной, а совсем не осторожной, умной и наблюдательной.
Неудивительно, что Гарри хотел на ней жениться. Небольшая поправка: думал, будто хочет на ней жениться.
И эта губительная мысль закралась в голову Женевьевы благодаря герцогу.
— Почему ты так странно на меня смотришь? — внезапно спросила Миллисент.
На мгновение она даже перестала шить.
Женевьева вздрогнула.
— Мне кажется, у тебя по шее ползет муравей.
— А-а-а!
Миллисент принялась смахивать несуществующее насекомое.
— Тебя когда-нибудь целовал мужчина, Миллисент?
— Женевьева!
Миллисент открыла рот от изумления и уронила руки на колени.
Женевьева и сама удивилась своему вопросу. Пару дней назад она бы с легкостью задала его. Нет, скорее, пару дней назад он вообще не пришел бы ей в голову, потому что она была уверена: Миллисент сама ей все расскажет.
— Ну как?
Ромашковая цепь Женевьевы была уже длиной дюймов шесть. Еще немного, и она станет короной.
— Нет.
Миллисент отвела взгляд. А что? Ты целовалась?
— Я первая тебя спросила.
Обе уже давно положили венки на колени и настороженно и смущенно смотрели друг на друга.
— Ты думала о замужестве? — продолжала допрашивать Женевьева.
Почему они раньше об этом не говорили?
— Мне еще рано об этом думать, — укоризненно ответила Миллисент. — И тебе тоже. Мы еще можем пропустить несколько сезонов, прежде чем свяжем себя узами брака, заведем детей и станем думать, как найти им выгодную партию. Зачем об этом говорить? Может быть, я бы предпочла сбежать с цыганами.
Неужели Миллисент действительно так прагматична? Или она просто уходит от ответа?
Какая разница? Женевьева утратила самообладание. У нее не было неумолимого терпения герцога, чтобы задавать вопросы тому, кто явно не желает на них отвечать, и не было упорства Оливии в достижении цели. Что, если Миллисент просто щадит ее чувства? Что будет, если она вдруг признается в своей страстной любви к Гарри?
Женевьева не желала терять своих друзей.
Ей хотелось вернуться в то время, когда Гарри еще не признался в своем намерении жениться на Миллисент, или, наоборот, чтобы скорее наступил день, когда Гарри с Миллисент уже поженились бы, и Женевьева смирилась бы со случившимся, завела четырех кошек и поселилась бы в крыле родительского дома, чтобы составиться вместе с Оливией.
Внезапно они обе притихли и принялись быстро плести венки из ромашек. Потом обе посмотрели на Гарри. Он улыбнулся, и от его улыбки у Женевьевы сладко защемило сердце.
Он приветственно махнул рукой. Миллисент и Женевьева помахали в ответ. Она могла поклясться, что стоявший за спиной Гарри герцог удивленно приподнял бровь.
Тем вечером не было сделано ни одного предложения руки и сердца.
Однако вечер оказался богат событиями для Гарри, который проиграл герцогу в карты приличную сумму, и для дам, которые значительно продвинулись со своей вышивкой.
— Готово! — радостно воскликнула Миллисент, сделав последний стежок.
Женевьева обернулась посмотреть. Это были серые котята, резвящиеся с клубком ниток.
— Замечательно, — искренне заверила она подругу, переглянувшись с Оливией, которая синими губами произнесла «котята». Обе с трудом сдержали улыбку.
— А у тебя что, Женевьева? Ты нам так и не показала.
— Ну хорошо, — вздохнула она.
Женевьева трудилась над вышивкой уж давно, но сейчас была готова выставить ее на всеобщее обозрение.
Миллисент взяла ее в руки и принялась разглядывать.
Это была огромная ваза, полная великолепных ярко-оранжевых и малиновых цветов. Женевьева сама придумала эти цветы. Они были похожи на розы и хризантемы, но не были ни теми, ни другими. Такие цветы существовали лишь в ее воображении.
Женевьева вышивала их несколько недель. Она выбрала самые лучшие шелковые нитки, и теперь ее рисунок переливался.
Миллисент с восторгом коснулась вышивки:
— Это же цветы Оливии!
Женевьева долго и бесстрастно смотрела на нее.
— Еще не готово, — наконец сказала она и взяла вышивку из рук Миллисент.
Вечер подходил к концу.
Наверное, так чувствовал себя Дамокл, с отчаянием подумала Женевьева.
Лежа на спине с широко открытыми глазами, натянув одеяло до подбородка и положив в ноги нагретый камень, она должна была бы чествовать приятную сонливость. С тех пор как Гарри сообщил о своем намерении жениться на Миллисент, она каждую ночь изучала потолок. В камине горел неяркий огонь.
Было бессмыслено пытаться заснуть, когда голова переполнена мыслями, потоэтому Женевьева решила дать им волю.
Говоря о Миллисент, Гарри упоминал лишь черты ее характера. Но он никогда не восхищался ее губами, глазами, волосами или улыбкой. Гарри никогда не говорил ничего особенного, кроме обыденного «ты выглядишь очень мило».
А каждый комплимент герцога только разжигал воображение Женевьевы, подразумевал, что герцог внимательно наблюдал за ней, а прикосновение к ней доставляло ему удовольствие. Он был призван заинтриговать.
«Непозволительно нежная рука», — сказал он.
Она словно специально сделала, чтобы терзать его. Это было почти что обвинение, вызов. За свою жизнь Женевьева получила достаточно комплиментов. Но почему-то именно герцог заставил ее почувствовать себя женщиной. Вот так просто и незатейливо.
Это не имело никакого отношения к любви или к браку. В его словах сквозила лишь чувственность. И, поняв это, Женевьева вновь испытала то странное неловкое ощущение беспокойства, от которого хотела бежать и которому хотела сдаться.
Беспокойство переросло в любопытство, странным образом смягчившее боль.
И все же пытаться заснуть было бесполезно. Женевьева призывала сон, но он все не шел. Она решила почитать какую-нибудь скучную книгу, но для этого надо было спускаться вниз в библиотеку.
