— Должно быть, обостренная интуиция заставила меня обронить некий предмет, закатившийся в ваши кусты, именно в тот миг, когда мисс Эми Питни покидала дом.
— Господь определенно на вашей стороне.
Пастор криво усмехнулся в ответ.
— У меня есть доказательство, — он протянул Еве банку. — Это сливовый джем. Женщины Пеннироял-Грин щедро одаривают меня… как вы сказали на торгах? «Всем лучшим, что только есть в женщинах и чем по праву гордится наша великая страна». Моя кладовая переполнена.
Ева снисходительно взяла банку.
— Как я понимаю, вы рады избавиться от одного из подношений, всучив его мне.
Адам рассмеялся, и Ева вдруг поняла, что именно этого смеха недоставало, чтобы так хорошо начавшийся день заиграл всеми красками, став по-настоящему прекрасным. Она смущенно умолкла, чувствуя в сердце странную дрожь.
— Эми умная девушка, — осторожно произнесла она после небольшой паузы.
— Да, — равнодушно согласился пастор.
— Вы ей нравитесь, — лукаво добавила Ева, поднимая глаза. Как ни нелепо, ей захотелось увидеть выражение лица преподобного.
Он протяжно вздохнул.
— Мисс Питни старается изо всех сил, хотя в этом нет надобности. Ей вовсе не нужна ботаника, чтобы очаровывать. Она прелестна безо всяких ухищрений.
— Я это подозревала. — Не заметив на лице пастора признаков влюбленности, Ева, как ни странно, почувствовала облегчение. — Сегодня я дважды принимала гостей. И за это мне следует благодарить вас, — объявила она с торжеством в голосе.
— Рад это слышать. — Слова Адама прозвучали так мягко и ласково, так искренне, что Ева едва не покраснела. В его глазах, словно в зеркале, сияло отражение ее радости.
— Возможно, вас не удивит, преподобный Силвейн, что девушки Пеннироял-Грин приходят ко мне за советом о мужчинах.
Адам, отряхивавший плащ от листьев, на мгновение замер.
— Вот как? — медленно проговорил он с откровенной тревогой.
— Я не вправе назвать вам имя первой девушки, а от второй вы скрывались в кустах. Каждой из них я посоветовала лишь быть самой собой. Это едва ли не самый универсальный совет из всех, что я получала.
— И, возможно, самый опасный из всех, что я когда-либо давал. — Ева не удержалась от улыбки. — Я принес вам кое-что еще. Потому-то я и здесь. — Он достал книгу из кармана плаща. «Надеюсь, это не Библия», — мелькнула у Евы еретическая мысль.
— «Греческие мифы», — прочла она вслух, когда пастор вручил ей книгу. — Какая жалость, а я было решила, что это разговорный французский.
Она бросила быстрый взгляд из-под ресниц, проверяя действие своих слов.
Пастор слабо улыбнулся, качая головой.
— Я подумал, что вас, возможно, заинтересуют подвиги Геракла.
Ева слегка нахмурилась, напрасно стараясь разгадать выражение его лица. Ее сердце взволнованно замерло.
— Подозреваю, вы пытаетесь что-то мне сказать, преподобный?
— От вас ничего не скроешь, леди Булман. Миссис Снит считает, что до сих пор вам успешно удавалось подавлять греховные побуждения, чему немало способствовал усердный труд и самопожертвование…
— Вы разочарованы?
— Я только что присутствовал на собрании, посвященном подготовке к зимнему балу. Мне сообщили, что дамы собираются дать вам новое поручение. Сегодня после обеда. Если у вас нет других планов.
— Прежде чем меня сочтут «достойной» войти в местное общество, — смиренно проговорила Ева, стараясь не допустить в голосе ни капли яда.
— Уверен, вы сочтете это задание детской игрой.
— Вам уже известно, в чем оно заключается?
— Да. Я назвал бы его… «Схватка с Немейским львом». Если продолжать аналогию с подвигами Геракла. Немейский лев, приняв обличье прекрасной женщины, заманивал воинов в пещеру, а затем, обратившись в огромного зверя, пожирал их, отдавая кости Аиду, владыке царства мертвых.
Наступило недолгое молчание.
— Весьма предусмотрительно со стороны льва делиться трофеями с Аидом, — тихо произнесла Ева.
— Я нравлюсь леди Фенимор, — мягко добавил Адам.
Должно быть, так звали Немейского льва.
Глаза пастора лукаво блеснули. Он вскинул руку, чтобы стряхнуть листья с волос, и Ева заметила багровую струйку у него на запястье. Манжета рубашки пропиталась кровью. Сердце графини гулко застучало.
— Преподобный… у вас идет кровь.
На лице Адама отразилось замешательство. Он поднес к глазам руку, удивленно разглядывая алые пятна.
— Наверное, оцарапался шипами боярышника, пока…
Ева тотчас подскочила к нему.
— Покажите, — потребовала она.
Адам беспрекословно повиновался, расстегнув запонку и приподняв рукав.
— Должно быть, колючки поранили кожу через рубашку.
— Прекрасно. Значит, ампутация не понадобится. — Ева лучезарно улыбнулась пастору. — Держите руку вот так и старайтесь не запачкать кровью рубашку еще больше. Сомневаюсь, что у вас найдется дюжина запасных. Идемте со мной.
Она повернулась, не сомневаясь, что преподобный последует за ней. Когда Ева говорила повелительным тоном, никто не решался ей прекословить. Даже у священника не хватило бы духу.
Адам молча подчинился.
Ева повела его мимо небольшого огорода, засеянного зимними овощами, к кухонной двери.
Кухня оказалась пуста, но аромат лепешек миссис Уилберфорс еще витал в воздухе. Рассеянные солнечные лучи, пробившиеся сквозь тучи, ложились расплывчатыми пятнами на буфеты, печь, стол и стулья, играя дрожащими тенями — розовато-лиловыми, серыми, жемчужными и угольно-черными. Казалось, Еву с Адамом окутало само облако, спустившееся с небес на землю.
— Вам придется снять сюртук, — тихо приказала Ева.
Пастор замер в нерешительности. Не сводя с нее глаз, он медленно снял плащ и, набросив его на спинку стула, стянул сюртук.
Ева замерла, скованная странным смущением. Она стояла на уютной теплой кухне, наблюдая, как раздевается пастор. В этой сцене было что-то глубоко личное, интимное. На мгновение Ева почувствовала себя совсем еще юной девушкой.
Быстро отвернувшись, она подошла к полке и принялась перебирать склянки с наклейками, пока не нашла одну с надписью «Зверобой».
Потом поставила на стол лохань и наполнила ее водой.
Пастор молча опустился на крепкий деревянный стул, придвинутый к старому дубовому столу.
— Давайте-ка поднимем вам рукав повыше.
Ева села напротив него, взяв в руки лохань.
Адам принялся закатывать рукав, обнажая руку. Ева следила за ним, затаив дыхание, словно наблюдала за торжественным открытием памятника. Почему при мысли о том, чтобы прикоснуться к коже Адама, ее вдруг охватило жаркое волнение? Его оголенная рука казалась до странности уязвимой. Медленные, осторожные движения, которыми он засучивал рукав, придавали этому действию значительность, будто на глазах у Евы совершался некий загадочный ритуал. Она невольно залюбовалась светлой кожей пастора, тронутой золотистым загаром. Широкие сильные запястья, длинные изящные пальцы, загрубелые ладони человека, не чурающегося никакой работы, голубые вены, в которых бурлила упрямая горячая кровь, — все в нем завораживало взгляд. Должно быть, Господь недосмотрел или решил пошутить, наградив священника столь соблазнительной внешностью.
Ева невольно вообразила, как он снимает с себя и остальную одежду, и смущенно откашлялась.
Царапина оказалась довольно глубокой.
— У вас есть платок? Или вы раздаете их прихожанам, как галстуки?
— У меня нет платка, — улыбнувшись, тихо отозвался он.
Жестом фокусника Ева медленно сняла с шеи фишю, прикрывавшее грудь, и погрузила в воду.
Пастор застыл в неподвижности.
Ева наклонилась вперед, чувствуя, что его взгляд прикован к ее корсажу.
— Пожертвовав галстуком, вы подали мне вдохновляющий пример, — она украдкой посмотрела на Адама сквозь полуопущенные ресницы.
Тот не ответил. Оглушенный, бесчувственный ко всему, он не сводил глаз с ее груди.
Ева осторожно промыла царапину от запекшейся крови. Адам терпеливо ждал, покорный, как ребенок.
