— Я и не помню их как следует.
— Не верю, — отрезал Грей. — В бреду вы звали только их. И еще, сколько вам было лет, когда они умерли? Девять? — Она утвердительно кивнула, и он продолжил: — У вас прекрасная память, Дженнифер. Не могу поверить, что вы забыли события девятилетней давности.
Видя, что он смотрит на нее в упор, она потупилась и сказала:
— И тем не менее это так.
— Гмм, — задумался Грей и решил атаковать ее с другой стороны: — А кто такой Роберт?
Дженнифер в тревоге посмотрела на него. Судя по всему, он что-то знал. И тогда она нехотя призналась:
— Мой брат.
— Ваш единственный брат? — Она кивнула. — Старше или младше вас?
— Младше.
Грей был не настолько глуп, чтобы не понять, что она не хочет говорить о семье, но он становился все настойчивее и настойчивее.
— И он тоже мертв?
— Я не хочу говорить об этом, — взорвалась Дженнифер. — Оставьте меня в покое!
Грей вздохнул. Как всегда, он повел себя неловко, не проявив ни такта, ни осторожности. Своими неуклюжими попытками разузнать правду он только обидел ее. А уж ему-то было известно, что больного нельзя огорчать в то время, когда он восстанавливает силы.
— Дженнифер, — тотчас стал объясняться Грей, — извините, если я причинил вам боль.
Дженнифер недоверчиво взглянула на него:
— Да нет же.
Грей усмехнулся, извинения оказались не слишком сильным средством.
— Вы говорили о своей семье, когда были больны, но я так и не понял, что с ними случилось. Мне хотелось бы знать о вас больше.
— Это очень грустная история, — нехотя сказала она. — Мы… мы были бедными. Вам это будет неинтересно.
— Я рискну услышать скучную историю, — отозвался он, будто пытаясь поддразнить ее.
Она поняла, что он не отстанет от нее, пока она все ему не выложит. Во всяком случае, если она уступит ему и расскажет, как умерла ее семья, он будет с нею, пока она не закончит рассказ. А потом пусть делает, что захочет, грустно подумала она.
— Что ж, — с неохотой сказала она, — я расскажу все, что помню.
Дженни открыла глаза. Ее веки были словно налиты свинцом, она смотрела в темноту невидящим взглядом. Комната, где она лежала, была освещена только сальной свечой. Она с трудом могла рассмотреть фигуру матери, которая, закрыв лицо руками и то и дело вздрагивая, горько плакала.
— Мама? — Ее хриплый голос был еле слышен, но мать сразу же повернулась и схватила ее за руку.
— Дженни! — воскликнула она и, понизив голос, свистящим шепотом произнесла: — Ты проснулась, наконец-то ты пришла в себя.
Дженни, словно очнувшись от тяжелого сна, оглядела комнату. Белые стены, покрытые штукатуркой из размельченных раковин устриц, казалось, поблескивали в неверном свете свечи. Грубо отесанный стол, за которым семья обычно обедала, по-прежнему стоял у очага. Это был все тот же дом, в котором она жила со дня своего рождения, но что-то в нем было не так. Очень уж тихо. Странная тишина. Наконец Дженни поняла, что ее тревожит.
— Где Роберт? — дрогнувшим голосом спросила она. Мать отвернулась, губы ее тряслись. Дженни никогда не видела свою сильную мать такой беспомощной и растерянной, и ее охватил страх. Случилось что-то ужасное.
Подозрения девочки подтвердились, когда мать снова заговорила.
— Роберт… мертв, — произнесла она, слишком измученная и подавленная горем, чтобы поведать эту горькую правду. — И отец тоже. Они умерли от лихорадки. Я думала, что и ты тоже умрешь.
Мать сжала слабенькую ручку дочери и погрузилась в горестное молчание.
Дженни молча смотрела на мать, подавленная и испуганная. Графство принцессы Энн, изобилующее речками и болотами, было не самым здоровым местом в округе. Многие здесь заболевали лихорадкой, которая переносилась бесчисленными москитами, и умирали. Но отец? И Роберт? Неужели они умерли?
Она едва могла поверить этому. Мать же печально поникла головой, слезы ручьями текли по ее щекам. Наверное, это правда. До этого мать никогда не плакала.
Новая волна страха окатила ее.
— А ты тоже больна?
Мать отрицательно покачала головой.
— Нет, дорогая, — тихо ответила она. — Вы все заболели, а я… Лихорадка не коснулась меня.
В голосе матери чувствовалась горечь. Дженни было всего девять лет, и она не могла взять в толк, почему мать чувствует себя виноватой. Может быть, оставаясь совершенно здоровой и видя, как страдают и умирают на ее глазах дорогие ей люди, она просто возненавидела себя?
— Дорогая, — наконец нарушила молчание мать. — Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. Если… если со мной что-нибудь случится, обещай, что ты сразу же пойдешь к дяде. Он тебя примет.
Дженни наморщила маленький носик. Она нечасто встречалась с дядей, и он ей не очень-то нравился. Страшно представить, как она будет жить у него.
— Ты же сказала, что не была больна, — сказала она. — Что же с тобой может случиться?
— Обещай же мне, — вместо ответа произнесла мать строго. Она уже потеряла мужа и сына. Если и ей придется умереть, то пусть хоть дочь выживет. — Должен же о тебе кто-то позаботиться, если со мной что-то случится.
— Я обещаю, — грустно кивнула Дженни.
Мать ласково погладила ее по голове.
— Какая же ты хорошая дочь, — ласково сказала она, потом выпрямилась и поспешно добавила: — Вот тебе и лучше, дорогая. Теперь я прилягу, а когда встану, то пойду посмотреть табак.
Дженни была озадачена.
— Но мы прежде никогда не сеяли табак, мама.
Мать закусила губу.
— Отец нас оставил, милая, и теперь нам дорога каждая пара рабочих рук. Чтобы нам было что есть, мне приходится работать в поле наравне с рабами.
Табак был единственным источником их дохода, и, как большинство мелких плантаторов, они с трудом сводили концы с концами. Табак — прихотливая культура, которая требует ухода круглый год, и тот небольшой участок земли, которым они владели, может быстро истощиться. Она не имела представления, как со всем этим управиться, но надеялась все же найти выход.
— Может, я чем-то помогу? — Лицо Дженни просветлило, ибо ей хотелось быть полезной.
Она бы все сделала, лишь бы у мамы не было такого жалкого и безнадежного выражения лица.
— Тише, дорогая. Тебе надо отдохнуть.
Прошла неделя, и Дженни поняла: болезнь так измотала ее, что она не может работать в поле, тем более при отсутствии опыта. Пришлось ей долгие часы просиживать за прялкой, несмотря на ужасную слабость после болезни.
Мать вместе с двумя их рабами работала каждый день на табачной плантации и страшно уставала. Лето было самым напряженным временем года для табачного плантатора. В июне надо было высаживать рассаду на поля, в июле — обрезать лишние листья, чтобы оставшиеся выросли более крупными. А теперь вот, в августе, пора убирать нижние листья. В сентябре придется срезать листья и развешивать их в сарае для просушки, а потом упаковывать их в большие тюки и отправлять на баржах на главный общественный склад. Это был изнурительный труд для троих, одним из которых была женщина, никогда до этого не работавшая в поле.
