— Джимми, я оставляю на вашего вождя белую женщину. Я хочу попросить тебя об одном одолжении — у Рыжей Лисицы слишком много забот. Я бы хотел, чтобы ты тоже присмотрел за ней.
Индеец обнажил в улыбке сверкнувшие в темноте ослепительно белые зубы.
— Я послежу за твоей женщиной, Ночной Ястреб. Ни один мужчина не притронется к ней.
В знак благодарности Брент наклонил голову. Индеец от души рассмеялся:
— Ночь кончается, мой бледнолицый друг. Ты уезжаешь с рассветом. Я не буду больше тебя отвлекать — ты еще успеешь насладиться своей женщиной.
Брент пожал плечами и поднял бутылку бурбона.
— Сначала я побуду один и выпью немного огненной воды. — Он снова кивнул Джимми, потом отвернулся и задумчиво подсмотрел на потухающий костер, прислушиваясь к мягким шагам индейского воина.
Семинолы умели уважать право человека на уединение. Слава Богу, теперь он остался один и может спокойно попытаться разобраться в сумятице мыслей. Брент присел к костру, глядя на теплые золотистые и оранжевые язычки пламени.
Лучше бы ему думать о войне. На самом Юге войска конфедератов имели успех, но во Флориде, обстановка становилась все более угрожающей. Армии штата удалось захватить несколько фортов в самом начале войны, но в руках юнионистов оставались ключевые укрепления. Войска северян по своему произволу могли в любое время вторгнуться на побережье. Пока юнионисты не решались на глубокие операции, но война продолжается, и командование перебрасывает флоридские войска все дальше на север, чтобы отразить атаки, северян, оголяя фронт на полуострове. Генералы юнионистской армии вели себя, как напуганные старухи, но во главе флота северных штатов стоял мужественный и умный командующий — Гидеон Уэллс. Под его руководством флот северян действовал стремительно и умело. Пока Бренту удавалось обходить рогатки морской блокады, но долго ли это будет продолжаться?
Глядя на пламя костра, Брент до боли закусил губу. Джексонвилл так уязвим перед атаками северян и вряд ли устоит долго, а ведь оттуда рукой подать до Сент-Огастина и родного дома. Флорида ждала подкреплений от правительства конфедератов в Ричмонде, в то время как ее мужчины сражались на далеких от дома фронтах.
«Что происходит с нами, доблестными мятежниками? — задумчиво спрашивал себя Брент, глядя на пламя костра. — Мы просто доблестные дураки. Мы неспособны приблизиться к идеалу, за сохранение которого воюем».
Кендалл. Даже Кендалл. Какое благоговение появляется в ее голосе, когда она говорит о Юге!.. Из нее получился бы пламенный оратор, подобно тем, кто в конвенте Южной Каролины горячо требовал отделения. А может быть, она просто талантливая актриса и каждое ее слово лживо?
Нет, история, которую она рассказала, не может быть ложью. Ведь можно сказать, что он изнасиловал девственницу, Это действительно так. Нет, он ее не насиловал, попытался мысленно оправдаться Брент. Однако он решил овладеть ею, невзирая ни на какие отказы. Так он и поступил. Они оба прекрасно понимали, что сопротивление и возражения бесполезны.
Да, но ведь все, чего он добивался, чего так страстно желал, о чем так пылко мечтал, оказалось явью. Глубокая, всепоглощающая страсть была настоящей, Кендалл не притворялась. Да, она кричала от боли, когда он лишил ее девственности, но она и сама была не в силах сопротивляться волне своей чувственности — волне, которая сделала практически незаметной боль первого познания мужчины, волне, которая затопила все существо этой женщины наслаждением…
Брент сделал еще глоток. Мышцы его напряглись, как только он подумал о Кендалл. Джимми Эматла прав. На рассвете он уходит, а сейчас сидит у костра, как последний болван, в компании бутылки бурбона, в то время как в какой-то сотне футов отсюда его ждет прекрасная женщина.
Хотелось бы знать, чем она его встретит? Гневом и ненавистью? Новой вспышкой нежной страсти, которой он лишь недавно упивался? А может быть, она посмеивается, думая, что обвела его вокруг пальца своей душераздирающей историей? Может быть, история брака Кендалл — не более чем военная хитрость, которую придумали люди, напавшие на его судно…
Глядя на огонь, Брент прищурил глаза — костер превратился в бесформенное ярко-желтое пятно. Нет, брак не выдумка. Он сам навел справки в Чарлстоне, и там рассказали, что Кендалл Мур действительно жена Джона Мура, офицера военно-морских сил Соединенных Штатов.
Макклейн невесело взглянул на бутылку и одним глотком прикончил виски. Встал и швырнул пустую бутылку в огонь, затем повернулся и направился к хижине. Взбираясь по лестнице, он чувствовал, что все его тело горит огнем. Не важно, ждет она его или нет, но сам он буквально жаждал увидеть Кендалл.
В хижине царил непроглядный мрак. Брент несколько мгновений постоял на пороге, привыкая к темноте. В комнате не слышно было ни шороха. Наконец он разглядел в дальнем углу закутанную в одеяло Кендалл.
Стянув сапоги, Макклейн тихонько подошел к спящей женщине и, готовый к любой неожиданности, опустился рядом с ней на колени, опасаясь, что глубокий сон — всего лишь уловка. Но стоило Бренту легонько коснуться плеча Кендалл, как она повернулась к нему лицом, издав прерывистый негромкий вздох. Черные занавеси ресниц по-прежнему закрывали прекрасные глаза, отбрасывая тени на бледные щеки. Женщина спала глубоким сном. Вздох был всего лишь отзвуком недавних бурных рыданий.
Брент задумчиво рассматривал лицо Кендалл. Изящная, тонкая красота его черт была ясно видна даже в неверном свете луны, и было в нем что-то трогательное и волнующее. Чистотой и матовым блеском безупречная кожа Кендалл напоминала алебастр. Как хотелось Бренту запустить руки в блестящие шелковистые волосы, разметавшиеся беспорядочными локонами!..
Но он не стал этого делать и неподвижно созерцал Кендалл, облитую призрачным лунным светом. От движения одеяло соскользнуло с нее, открыв взору Брента плечи и нестерпимо соблазнительные груди. Макклейн ощутил непреодолимое влечение. Чудесные ямки на плечах, вздымавшаяся в такт дыханию крепкая молодая грудь — от всего этого кружилась голова, и наливались жаром чресла. Однако сейчас Брент собирался руководствоваться головой, а не инстинктом.
Капитана Макклейна обуревали противоречивые чувства.
Глядя на Кендалл в серебристом сиянии луны, Брент вдруг понял, что она так и не оделась после его ухода. Не стала надевать свою броню, защищаясь от него. Конечно, одеяло тоже могло служить щитом, но во сне Кендалл была беззащитна. Пальцы выпустили край одеяла, и оно соскользнуло с прекрасного тела. Но черты лица даже во сне оставались напряженными. Даже глубокий сон не смог стереть следов горя и боли, запечатлевшихся на ее челе, и следы слез на щеках. «Сколько ей лет? — подумал Брент. — Восемнадцать, может быть, двадцать. Самое большее — двадцать два. Как может на таком молодом лице отражаться столько муки?»
