Человек, который казался открытым и любезным в общении, но который, как постепенно узнавала Лорен, был полной противоположностью этому первому впечатлению. На самом деле он немногим делился с окружающими и уж во всяком случае не самыми сокровенными чувствами.
Или это оттого, что сама она скрывала так много, ей казалось, что и другие способны на подобный обман?
Она смотрела на Карибское море, на эту сочную синеву, так сильно контрастировавшую с мрачными сторонами ее жизни. Это сравнение ей не понравилось.
— Я не стану этого делать, — неожиданно подумала она. — Я сегодня же скажу Джереми, что не стану этого делать. И уеду домой. Адриан никогда не узнает об этом.
Но Лорен понимала, что сама-то она будет помнить об этом. Что ей на всю жизнь суждено сохранить в памяти улыбку Адриана.
Господи Всевышний, как он был ей нужен! Она ощутила потребность в нем, как боль в теле, как боль в душе. Она знала, что это никогда не пройдет. Она вспомнила его замечание, сказанное им несколько дней назад на пляже. Он сказал, что она честная женщина, а она спросила, так ли это важно для него. И он прямо сказал:
— Да.
Честная. Что бы он подумал, если бы узнал, что она с самого начала лгала ему, что она лгала, чтобы намеренно заманить его в ловушку?
— Прости меня, Ларри, — прошептала она тихому морскому бризу. — Но я не могу. Я просто не могу.
* * *
Терренс умер на следующий день после несостоявшегося пикника. Все время, за исключением нескольких дел, которые он не мог никому поручить, Адриан оставался с ним. Он проигнорировал несколько срочных вызовов к губернатору.
Инфекция распространялась быстро и была очень опасной. Течение болезни было хуже обычного. Доктору ничего не оставалось, как удрученно качать головой.
К большому огорчению врача Адриан несколько раз приводил Сократа — Терренс был одним из немногих членов команды, кто по-настоящему любил обезьяну. Адриан, бывало, говорил, что это оттого, что у ирландца и у Сократа много общего и неприятный характер не единственная их общая черта.
Терренс заставил себя улыбнуться.
— Предатели-англичане подтверждают свою предательскую сущность, — заявил он.
Они говорили об Англии и об Ирландии, пикировались, но постепенно Терренсу становилось все труднее удерживаться от слез. Но они все еще делали вид, что все хорошо, что ничто не меняется — до тех пор, пока Терренс не начал терять сознание.
Но и тогда Адриан остался с ним, не желая, чтобы Терренс умирал в одиночестве. Незадолго до своей кончины он пришел в сознание.
— Как насчет моей семьи?
— Я позабочусь о них, — прошептал Адриан. — Я клянусь.
— Ирландской клятвой?
Лицо его исказила гримаса, которая должна была означать улыбку.
— Ну да, — ответил Адриан, держа ирландца за руку и в судорожном пожатии умирающего он чувствовал его боль. Потом пальцы расслабились, и Терренс закрыл глаза.
Преодолевая овладевшее им отчаяние, Адриан отдал распоряжения о похоронах Терренса и вскоре понял, что идет мимо доков в сторону магазина Джереми.
Садилось солнце. Раскаленный огненный шар падал в море, окрашивая волны в кроваво-красный цвет. Уже показалась луна, и она была такой хрупкой, что Адриан подумал, что мог бы подтянуться и проткнуть ее пальцем. В любое другое время ему бы понравился этот контраст феерии заходящего солнца и холодного совершенства луны ранним вечером.
Но только не сейчас. Сейчас в этой картине он видел лишь огонь и кровь.
А ему нужно было нечто иное. Ему нужен был покой. Ему нужно было ощутить нечто реальное. Неожиданно все в его жизни показалось ему ненадежным, ускользающим, утекающим сквозь пальцы.
И тогда он увидел Лорен в саду ее дядюшки. Увидел ее, стоящую под старым хлопковым деревом, окруженную яркими цветами, придававшими ей самой ту самую ясность, о которой он мечтал. До этого момента он не отдавал себе отчета в том, почему его так влекло к Лорен.
Она-то была реальной. Не просто плодом воображения горячего молодого желания, как Сильвия, но женщиной из плоти и крови, женщиной, которая заставляла его смеяться и испытывать радость, женщиной, которая согрела его жизнь, заняв в ней так долго пустовавшее место. Она согревала его мир и сейчас — при виде нее эта жуткая боль от смерти Терренса смягчилась и стала переносимой.
Он медленно подошел к воротам, лишь слегка удивляясь тому, что она была здесь, словно она ждала его, словно знала, что она была так нужна ему именно сейчас.
Лицо ее, это прелестное сдержанное лицо было так выразительно, что легко отражало радость от выходок Сократа или гнев, как той ночью, когда на нее напали, или страсть, как в те немногие наполненные электрическими разрядами мгновения в магазине. Сейчас же взгляд ее был задумчивым и печальным, и этот огорченный взгляд трогал его до глубины души. На мгновение в лице ее появилось что-то еще, и он испугался, что она убежит, но потом она пошла ему навстречу, и они встретились в воротах.
Почти бессознательно Адриан открыл невысокие ворота и вошел, ничего не говоря, но протягивая к ней руки. И этот жест без слов сказал Лорен о том, как отчаянно он в ней нуждается, и она шагнула в его объятия.
Адриан крепко держал ее, чувствуя, как нежный, словно запах цветка, аромат ее тела вытесняет госпитальную вонь, тяжелый запах смерти и тления. Ее прикосновение успокаивало боль. Ни один человек за всю его жизнь, ни в ту пору, когда он был ребенком, ни потом, когда он стал мужчиной, никто и никогда не касался его так, как она.
— Он умер, Лорен, — услышал Адриан свой собственный голос. — Терренс умер.
Ему не нужно было больше ничего говорить. Он знал, что она и так понимает его. Ее объятия стали крепче, неся ему покой и понимание. Он наклонил голову, коснувшись губами нежной кожи ее лица. Губы его двинулись дальше, пока не нашли ее губ, и он ощутил, как они податливы.
В этом поцелуе было отчаяние, взаимное отчаяние, похожее на взрыв. Их губы были неистовы в своем желании дотронуться, ощутить, исследовать, утешить и получить утешение.
Это желание жгло Адриана, как ничто другое в его жизни. Сильнее, чем желание получить Риджли.
Сильнее, чем боль от того, что его постоянно отвергали. Ничто не шло в сравнение с Лорен Брэдли и теми чувствами, которые она в нем вызывала.
Ее тело растворялось в его теле так, словно оно именно для этого было создано. Губы ее раскрылись, позволяя его языку ощутить сладость ее рта, в то время как руки ее, обнимавшие его за шею, искали и требовали того, о чем, по его мнению, она и сама еще не подозревала. Он на мгновение закрыл глаза, позволяя себе забыть обо всем и ощущая себя словно в эпицентре урагана. Вокруг них обоих пространство было словно наэлектризовано, и они вновь ощутили тот же знакомый разряд молнии, заставляющий вибрировать воздух, ощутили его яркость и великолепие.
