— Я не могу бросить Каррутерс!
— Он пришел за вами, миледи.
Татьяна тоже была уверена в этом.
— Он вас ударил?
— Нет, во всем виновата эта проклятая собака, это она столкнула меня с лестницы — мчалась, словно в доме пожар, и сбила меня с ног.
— А где же ваши матросы?
— Мне показалось, что будут поздние заморозки, и я послал их укрыть розовые кусты.
Татьяна почувствовала, как Тимкинс вложил ей в руки свой мушкет.
— Вы умеете стрелять, миледи?
— Если потребуется, сумею, — ответила она, взяв мушкет под мышку. — Вы идете?
— Если не ошибаюсь, у меня сильно вывихнута нога.
Со стороны западного крыла послышался громкий плач, и Татьяна, поднявшись, направилась в коридор.
— Возвращайтесь в постель! — крикнул Тимкинс.
Не обращая внимания на его слова, девушка пошла по темному коридору к комнате Каррутерс.
Плач прекратился, и Татьяна, потрогав дверь рукой, убедилась, что она закрыта; однако из-под двери, ведущей в ее бывшие апартаменты, пробивался свет. Татьяна на цыпочках подкралась к двери. Мушкет лежал на ее плече. Она солгала Тимкинсу: как им пользоваться, она не имела ни малейшего понятия, однако оружие придавало ей храбрости.
Потоптавшись возле двери и приложив к ней ухо, Татьяна услышала медленное тяжелое дыхание. Беллерофон? Но нет, он, должно быть, мертв, иначе лаял бы как сумасшедший.
Нащупав дверную ручку, девушка бесшумно открыла дверь. Ослепленная светом, она поморгала глазами, потом увидела свой шкаф, письменный стол, кровать… и что-то громоздкое, темное, что лежало поперек кровати. Это не могла быть Каррутерс. То, что лежало на кровати, было слишком велико, имело слишком много конечностей и — силы небесные — две головы!
— Что это? — в ужасе прошептала она и чуть не лишилась сознания, когда одна голова поднялась с белого покрывала и повернулась к ней, раскрыв пасть, из которой свешивался язык. Услышав знакомое поскуливание, Татьяна воскликнула:
— Беллерофон!
Дог снова заскулил и обнюхал распростертое под ним тело человека. Приблизившись, Татьяна увидела густые волнистые черные волосы, широкие плечи, высокие сапоги, покрытые грязью. И еще она увидела, как по белому покрывалу медленно расплывается красное пятно.
— Лукас! — Бросив на пол мушкет, Татьяна кинулась к кровати.
Лукас лежал лицом вниз — очевидно, от потери крови он потерял сознание. Татьяна сначала даже решила, что он мертв, и с трудом перевернула его на спину.
— Лукас! — громко произнесла она. — Лукас, ты меня слышишь?
Он медленно открыл глаза. Взгляд его был каким-то отсутствующим.
Большая голова Беллерофона поворачивалась от его лица к ее лицу. Татьяна собралась с духом и сдвинула край одежды. Под ним, рядом с тем местом, где расположено сердце, оказалась открытая глубокая рана с рваными краями.
Прежде всего надо было остановить кровотечение. Девушка взяла кружевное покрывало и прижала его к ране. Лукас поежился, пробормотав что-то нечленораздельное. Сначала его тело казалось холодным на ощупь, теперь же оно горело, как огонь. Татьяна сходила в комнату Каррутерс, принесла графин с водой и стала смачивать его лоб, пользуясь вместо губки вышитой подушечкой. Холодное обтирание, кажется, успокоило раненого, но дышал он хрипло, прерывисто.
В коридоре послышались возбужденные голоса и торопливые шаги. В комнату вбежала Каррутерс, за которой следовали Смитерс и его жена.
— Вот он! Я же говорила!
— Боже мой! — воскликнул Смитерс.
Миссис Смитерс, нетерпеливо оттолкнув мужа, вышла вперед.
— Значит, она сказала правду? Хозяин действительно мертв?
— Нет, он пока еще жив, но истекает кровью… Ему немедленно нужен доктор.
— Пойду пошлю Костнера за доктором Суортли, — сказал Смитерс, пятясь к двери.
— Это далеко? — спросила Татьяна.
— В получасе езды, не больше, — ответила миссис Смитерс.
Полчаса туда, полчаса обратно. А что, если его не окажется дома?
Смитерс с позеленевшей физиономией все еще топтался на пороге комнаты.
— Каррутерс! — крикнула Татьяна. — Отправь Костнера за доктором и скажи, чтобы поторапливался!
Девушка выскочила в коридор и испуганно охнула:
— Пресвятая Дева Мария, спаси и сохрани нас!
— Ну-ка посторонись, дорогуша! — Тимкинс ползком двигался по коридору, волоча ногу. От боли он был бледен, как привидение, но тем не менее явно намеревался взять на себя руководство ситуацией. Упираясь руками в пол, он подполз к кровати. — Посмотрим, что у нас тут.
Татьяна помогла ему приподняться возле постели хозяина и отодвинула подушку, прикрывавшую рану.
— Это от ножа, — коротко изрек он. — Рана старая, я бы сказал, недельной давности, и изрядно нагноилась. — Тимкинс взглянул на экономку. — Принесите кипяченой воды, бинты и накалите щипцы. Для припарки потребуются горчичное семя, уксус и «робертова трава». Надеюсь, все это найдется в доме?
Экономка молча кивнула.
— И еще что-нибудь обезболивающее.
— Лауданум, — услужливо подсказала миссис Смитерс.
— Да, и еще вино — настоящее красное вино, а не какое-нибудь слабенькое пойло. — Заметив, что экономка продолжает стоять на месте, Тимкинс прикрикнул: — Пошевеливайся, женщина, если не хочешь, чтобы его смерть была на твоей совести!
Миссис Смитерс вылетела из комнаты.
— А ты, — обратился Тимкинс к дворецкому, — будешь помогать мне держать его, когда я стану прижигать рану.
— Я? Но… Боюсь, я не смогу.
— Ох, пропади все пропадом! — Садовник обернулся к Татьяне. — Беги позови кого-нибудь из матросов, лучше всего Большого Джона. Уж он-то наверняка с этим справится.
— Я могу сама сделать это, — предложила она.
— Нет, это зрелище не из приятных; к тому же от запаха ты можешь потерять сознание.
— Я выдержу.
— Ладно. Возможно, ты права. Но мне нужны руки посильнее твоих.
— Я сейчас схожу за ним, — пробормотал Смитерс и торопливо выскользнул в коридор.
— Хоть какой-то прок от этого болвана, — проворчал Тимкинс и вновь сосредоточил внимание на ране.
— Вы думаете, его удастся спасти? — спросила Татьяна. В глазах у нее стояли слезы.
— Клянусь, мне приходилось видеть раны и пострашнее. — Тимкинс искоса взглянул на ее испуганное лицо. — А если я его спасу, то отбросите ли вы оба наконец свою нерешительность? Вы должны сделать то, чего вам безумно хотелось все эти три года.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Татьяна.
— Сама знаешь. — Тимкинс снова повернулся к раненому.
Мгновение спустя в комнату вбежала Каррутерс и сообщила, что Костнер уже отправился за доктором. Следом за ней вошел Большой Джон, само присутствие которого подействовало на Татьяну успокаивающе.
