— Он до смерти напугал меня, — сказала Каррутерс, поглядывая на Лукаса. — Я услышала какой-то шум и встала с постели, чтобы посмотреть, в чем дело. Только я открыла дверь, как он повалился на меня — весь в крови, бормочет что-то бессвязное, хватается за меня руками. Вот взгляните, даже следы от пальцев остались. — Она указала на свою ночную сорочку. — Когда хозяин кое-как добрался до кровати, в комнату ворвалась эта ненормальная собака — должно быть, почуяла его запах. Она прыгнула на него и опрокинула на кровать. Я чуть с ума не сошла и сразу побежала звать Смитерса.
— Смитерса? — удивился Большой Джон. — Да какой от него толк?
— Если что-нибудь неладно в доме, я обязана сразу же сообщать ему об этом, — с достоинством заявила Каррутерс.
В комнату торопливо вошла миссис Смитерс с подносом.
— Я принесла все, что вы просили, сэр…
— Поставьте поднос сюда, — скомандовал Тимкинс. — Щипцы накалили?
— Они достаточно горячие, чтобы завивать волосы. — В подтверждение своих слов она прикоснулась к щипцам смоченным слюной пальцем.
— Держи его крепче, Джон. А вам, леди, придется уйти.
Миссис Смитерс и Каррутерс попятились к двери, а Татьяна осталась на месте, наблюдая, как Тимкинс промокнул рану и прижал к ней раскаленные щипцы. Тело Лукаса напряглось, он глухо застонал.
— Придется потерпеть, — сказал Тимкинс, снова прижимая щипцы к ране.
В комнате тошнотворно запахло горелым мясом. Каррутерс бросилась к окнам и, распахнув их, впустила в комнату свежий ночной воздух.
— А теперь поставим припарку. Подержите бинты, мисс, — обратился Тимкинс к Татьяне. Обрадовавшись тому, что может быть хоть чем-то полезной, Татьяна стала расправлять бинты, а Тимкинс смазывал их снадобьем и бинтовал рану. — Приподнимите голову выше, Джон, — надо влить ему в глотку немного вина. Вот так. А теперь пусть поспит.
Лукас, забеспокоившись, приподнялся на локте, но Джон решительно уложил его.
— Спать! — рявкнул он. — Вы слышали, что сказал доктор?
— Спи, — шепотом добавила Татьяна. — Тебе нужно заснуть, любовь моя.
Беллерофон, все еще озадаченный происходящим, лизнул хозяина в лицо и, повертевшись, устроился рядом с ним, а Тимкинс тяжело сполз на пол.
— Боже мой! — воскликнула Татьяна. — Мы должны заняться вашей ногой!
Старый моряк потянулся к подносу.
— Не осталось ли там лауданума? Думаю, мне не помешало бы его принять, — пробормотал он и в тот же миг потерял сознание.
К тому времени как они услышали звук подъезжающего экипажа, Большой Джон уже уложил Тимкинса на койку Каррутерс и дал ему выпить лауданум с вином.
Доктор Суортли, приземистый энергичный мужчина в очках, осмотрев Лукаса, одобрил произведенное прижигание и, спросив, чем смазывали бинт, согласился, что вреда от этого не будет, а затем прописал настойку опиума, которая действовала сильнее, чем лауданум.
— Он будет жить? — дрожащим голосом спросила Татьяна.
— Он сделал все, чтобы лишить себя этого шанса, — заявил доктор, сдвигая очки на нос. — Человек, который приехал за мной, говорил, что Лукас прискакал домой верхом. Откуда, интересно?
— Последняя весточка от него пришла из Парижа.
Доктор хмыкнул.
— Не может быть, чтобы он приехал из Парижа с такой глубокой дырой в груди, иначе я бы сейчас подписывал свидетельство о его смерти. На всякий случай я останусь здесь на ночь. А теперь позвольте мне подойти к другому пациенту.
Тщательно осмотрев Тимкинса, доктор объявил, что его нога действительно вывихнута в щиколотке.
— Должно быть, он испытывает мучительную боль. Как это случилось?
— Дог столкнул его с лестницы.
— Понятно. Где этот ваш огромный детина? Эй! — крикнул он, выглянув в коридор. — Идите сюда и подержите его.
— Подними, придержи, — ворчал Большой Джон, входя в комнату. — Это все, что от меня требуют, забывая о том, что у меня еще и мозги есть.
Татьяна старалась помочь всем, чем могла: нарезала бинты, как велел доктор, оглаживала края, пока он производил перевязку.
Закончив работу, Суортли взглянул на нее.
— Вы бледны как простыня. Выпейте-ка сами вина и отправляйтесь в постель.
— Вино я, пожалуй, выпью, но останусь здесь на тот случай, если потребуюсь ему.
Врач пожал плечами:
— Как вам будет угодно. Пойду попрошу вашу экономку прислать что-нибудь подкрепиться; а вам рекомендую немедленно сообщить о случившемся матери его светлости. Она сейчас, кажется, в Лондоне?
Татьяна кивнула, надеясь, что лицо не выдало охватившего ее смятения. Далси приедет сюда, и тогда…
— Разумеется. Я сейчас же отправлю ей письмо.
Татьяна решила отложить на потом свой страх перед графиней и перед ожидавшим ее будущим — сейчас она радовалась возможности находиться рядом с Лукасом и беспрепятственно всматриваться в его гордое, суровое лицо, которое она любила больше всего на свете.
Последующие дни были заполнены хлопотами, связанными с уходом за больным, и тревогами за его здоровье, так что Татьяне было некогда отдыхать. Приезжавший каждый вечер доктор Суортли был удовлетворен явным улучшением состояния лорда Стратмира: температура больше не повышалась, нагноение раны прекратилось — но Татьяна не разделяла его оптимизма. Тимкинс через три дня начал ходить до дому на костылях, которые изготовил для него Большой Джон, тогда как Лукас все спал и спал. Постепенно она начала сомневаться, что он вообще когда-нибудь придет в себя. Однако на пятый день утром Лукас проснулся. В тот момент, когда Татьяна перевязывала ему рану, он шевельнулся под ее руками, открыл глаза и снова закрыл, как будто ему мешало солнце, лучи которого падали на кровать.
— Лукас!
Больной покачал головой и приоткрыл пересохшие губы, а Татьяна быстро смочила их влажной салфеткой.
— Не буду больше смотреть…
— На что ты не будешь смотреть?
— На тебя. Тебя там на самом деле нет.
— Конечно, я здесь. — Она провела рукой по его щеке.
— Это мне снится, — упрямо повторил Лукас.
Очевидно, он все еще находился под воздействием настойки опиума. Татьяна наклонилась и робко прижалась губами к его губам. Господи, как давно ей хотелось сделать это! Она оторвалась от него, но он снова притянул ее к себе. Не открывая глаз, не спеша, он поцеловал ее, потом, подождав мгновение, пробормотал:
— Так я и знал. Это всего лишь сон.
— Это не сон, — прошептала она.
Лукас приоткрыл глаза.
— Где я?
— Дома.
— Дома, — эхом откликнулся он и снова закрыл глаза. — Мне нравится этот сон. Пусть он продолжится.
— Как пожелаете.
После этого случая процесс выздоровления пошел скорее. Татьяна проводила с Лукасом почти все время, однако теперь, когда он пришел в себя, стала осторожнее, стараясь, чтобы ее поведение не выходило за рамки приличий, по крайней мере в то время, когда он бодрствовал.
