Сегодня Уильяму особенно не хотелось расставаться с любимой. Сара положила голову ему на плечо, Уильям обнял ее за талию и прижал к себе теснее, чем обычно.
– Я не собираюсь ждать до дня своего рождения, чтобы сказать о тебе отцу, – произнес он решительно. – Скажу ему в субботу вечером за обедом. Хочу, чтобы мы могли объявить о нашей помолвке в день моего рождения, Сара. Хочу, чтобы мы поженились на Рождество.
Сара широко раскрыла темно-голубые с черными ресницами глаза, и у него перехватило дыхание. Как могла вполне обыденная чета Торп произвести на свет такую красавицу? Ее густые каштановые волосы темного оттенка, собранные в свободный высокий узел, казались почти черными. Тонкие, прекрасного рисунка брови, благородный овал лица и свойственное ей невинное выражение делали Сару похожей на мадонн Рафаэля или Перуджино, а не на девушку из Йоркшира, родившуюся в строгой методистской семье.
– Сара…
Желание вспыхнуло в нем, такое жаркое и яростное, что Уильям боялся утратить контроль над собой. Они должны пожениться как можно скорее! Должны! Он больше не в силах держать в узде свое желание обладать ею, не в силах целовать ее только нежно, без страсти.
Прикосновение ее груди, когда она в своей невинной чувственности прильнула к нему, было невыносимо возбуждающим. И Уильям не осмеливался поцеловать Сару на прощанье – он утратил бы над собой всякую власть.
– Сара… – повторил он хрипло. – Сара, я…
Как бы прочитав его мысли, как бы разделяя силу его влечения, она повернулась к нему всем телом и подняла на него глаза, полные великой любви.
Уильям шумно втянул в себя воздух, и на короткое мгновение, когда луч солнца упал на них двоих сквозь листву, показалось, что время остановилось.
– Я люблю тебя, – произнес Уильям глухо, почти не в состоянии воспроизводить звуки речи. – Ты моя крепость и мир мой, Сара, и я буду любить тебя до конца своих дней.
Ее руки обвились вокруг шеи Уильяма.
– Я буду любить тебя дольше, Уильям. Я буду любить тебя всегда.
Это нельзя было вынести и преодолеть. Уильям оттолкнул от себя велосипед, и тот свалился в заросли лилий. Уильям прижал к себе Сару с такой силой и страстью, о которых раньше мог только мечтать. И прильнул губами к ее губам.
Роуз, Дженни и Микки взирали на мир с места своих обычных встреч, то бишь с крыши сарая, который Порриты делили с тремя другими семьями.
– Неужели ты вправду увидишь короля и королеву, когда вы поедете в Лондон? – почти с благоговением спросила Дженни у Роуз. – Вы будете в Вестминстерском аббатстве, когда королю возложат на голову корону?
– Нет, разумеется. – Микки исполнилось семнадцать, и наивность пятнадцатилетней Дженни часто его раздражала. Он выдернул травинку из щели на крыше и сунул в уголок рта, недовольный собой и всем миром. – В аббатстве займут места одни аристократы, – продолжал он, глядя не на Дженни, а на Роуз. – А фабриканты никакие не аристократы. Такой же простой народ, как мы, только сумели деньгу зашибить. А зашибли они деньгу потому, что такие слабоумные, как ты, Дженни, на них вкалывают.
Дженни сидела, обхватив руками колени, и теперь сжала пальцы так, что побелели костяшки. Она терпеть не могла, когда Микки разговаривал с ней как с маленькой девочкой, а еще больше ей не нравилось, что он смотрит на Роуз несчастными глазами. Ну и что из того, что у нее дружба с Риммингтонами? За что Микки их так не переносит?
– Где же мне еще работать, если не на фабрике? – возразила Дженни; ей очень хотелось, чтобы Микки уделил ей хоть частицу того внимания, которое уделял Роуз. – Не все же могут работать возчиками, как ты и твой отец, а кроме того, мне нравится работать у Латте-руорта. Ткать, может, и трудно, но мы часто веселимся, хоть нам и приходится кричать во все горло, чтобы слышать друг друга.
Микки пренебрежительно фыркнул и передвинул травинку в другой угол рта. Он был в ткацкой всего один раз, когда они с отцом брали там шодди – переработанную из старья и восстановленную шерсть. Никакая сила в мире не заставила бы его пойти в тот цех снова. Он привык находиться на свежем воздухе, при лошади и телеге, и терпеть не мог закрытые помещения.
– Мы обязательно увидим короля Георга и королеву Марию, – сказала Роуз, про себя удивляясь, с чего это Микки стал таким раздражительным и вообще сильно изменился. – По Лондону пройдет огромная процессия, и мы будем смотреть на нее со Стрэнда.
Дженни не имела представления о том, что такое Стрэнд, но, по ее мнению, это должно быть чудесное место, раз туда пойдут Риммингтоны. Видения лошадей с разноцветными плюмажами на головах, золоченых карет, знамен и флагов возникли в ее воображении, и она почти забыла о своей обиде на Микки. Там будут солдаты в красивой форме, и не только солдаты, но и конная гвардия, гренадеры, лейб-гвардейцы…
– Мы сами не будем в аббатстве, но там будет один друг Нины, – продолжала Роуз вовсе не затем, чтобы похвастаться, а потому, что хотела сообщить Дженни интересные для нее подробности. – Его зовут Руперт Уинтертон, и Нина чуть не свалилась со стула за завтраком, когда прочитала его имя в «Тайме» в списке почетных гостей. Он самый молодой герцог в Англии, и о нем там поместили статью-с фотографией.
– Ну и что? – воинственно спросил Микки. – Подумаешь, делов-то! Титул не делает его лучше других людей. Он герцог только потому, что его отец был герцогом. И не за-слу-жил право быть герцогом, так или не так?
– Я вовсе не говорила, что он его заслужил! – возмутилась Роуз. – Я просто сообщила факт. Что, по-твоему, ему нельзя быть герцогом и при этом учиться в колледже Сент – Мартин?
Микки ничего не знал об этом колледже и не желал знать. Он отшвырнул изжеванную травинку в сторону. Все переменилось в его отношениях с Роуз, и Микки от этого страдал. Это Риммингтоны виноваты! Пока Уолтер Риммингтон не приезжал в своем авто на Бексайд-стрит, они были не только наилучшими друзьями – они были ровней. А теперь они больше не ровня. Да и может ли быть иначе, ежели Роуз столько времени проводит с людьми, у которых денег немереная уйма, и они не знают, как их истратить?
– На улице будет фейерверк в честь коронации, – сказала Дженни в надежде переменить тему разговора и таким образом прекратить перепалку. – Как это здорово, фейерверк в июне, верно? Мама сделает на кексах полоски из красной, белой и синей глазури, а Герти приготовит бисквиты со взбитыми сливками.
Микки ничего не ответил. Роуз не будет на Бексайд-стрит во время фейерверка. Она будет в Лондоне с Рим-мингтонами.
– Я завтра еду в Торнтон, – заговорил он, свободно обхватив руками колени и скрестив ноги в лодыжках так, что металлические подковки на его деревянных башмаках заблестели на солнце. – Перевожу вдовую леди в коттедж около вересковой пустоши. – Микки зачем-то уставился на свои ноги, на щеке у него билась жилка. – Хотите развлечься? – спросил он самым безразличным тоном. – Это на целый день.
