Он остановился, не поворачиваясь к ней.
Эйнджел глубоко вздохнула. Если она сейчас скажет что-то не то, он уйдет… а ей, несмотря на все преследующие ее страхи, не хочется, чтобы он уходил. Он старался держать себя в узде, и сейчас, и там, на маскараде. Только там сорвался и наверняка жалеет об этом. Поэтому и поклялся, что этого больше не случится. Он испугался, что нарушит свое слово, испугался самого себя.
Откуда она все это знает? Для нее самой это загадка, но она уверена, что все так и есть. Она в любой момент может потребовать, чтобы он ушел… или чтобы остался.
Эйнджел подошла к двери и с улыбкой посмотрела ему в лицо.
– Уже поздно, сэр, пожалуй, пора спать. Окажите любезность, проводите меня к спальне.
Ей показалось, будто она заметила промелькнувшую в его глазах растерянность, он открыл дверь и отступил на шаг, пропуская ее. Эйнджел, пряча улыбку, взяла его под руку.
– Вы очень добры, сэр, – вежливо сказала она. Через прихожую и вверх по лестнице они шли в полном молчании. Эйнджел чувствовала, что он напряжен как струна, да и у нее внутри как будто сжималась пружина.
«Это мой выбор, – говорила она себе. – Если я попрошу его остаться, он останется. Если скажу ему уйти, уйдет. Только я хочу, чтобы он остался. Уверена, с Максом меня ждет что-то чудесное. И мне все равно, кто он и каков он без своего маскарада. В конце концов, он отец моего будущего ребенка, значит, я так или иначе связана с ним. Неужели же это так плохо, что я хочу быть с ним? Может быть, такого больше никогда не будет».
Не успели они подойти к двери, как Макс убрал ее руку и поклонился.
– Покойной ночи, миледи Эйнджел, добрых снов.
Эйнджел посмотрела на него из-под ресниц.
– Вы забыли кое о чем. Вряд ли я усну одетой, а горничной у меня нет. – Она открыла дверь и вошла. – Придется вам меня раздеть.
Она замерла неподвижно, не оборачиваясь.
– Эйнджел… – Его голос звучал глухо и напряженно.
Она посмотрела на него через плечо с улыбкой. В сумраке спальни его глаз не было видно.
– Начинайте, мистер горничная, посмотрим, может, вы раздеваете лучше, чем одеваете.
– Только имейте в виду, мадам, я не железный, – проговорил Макс.
– Это точно, – подхватила Эйнджел. – Судя по тому, как вы меня застегивали, у вас пальцы как… – Она осеклась, почувствовав, как он убирает ее волосы, чтобы расстегнуть платье. Все слова вылетели из ее головы.
Он начал с ленты в волосах, очень медленно потянул за один конец, развязывая бант, потом, что-то пробормотав, развязал узел, осторожно вытащил ленту из-под волос, пропустил между пальцами и отпустил. Лента скользнула по груди Эйнджел и мягко упала на пол.
Эйнджел закрыла глаза. Пружина внутри нее сжалась еще сильнее.
На этот раз он действовал неторопливо, старательно. Каждую пуговичку аккуратно вытаскивал из петельки, а потом переходил к следующей. И на этот раз совсем не касался ее кожи. Макс снова владел собой.
– Вот и все, – сказал он, расстегнув последнюю пуговицу и поддерживая платье, чтобы оно не скатилось с плеч Эйнджел. – Если вы подержите платье, миледи, я развяжу шнуровку, и можете ложиться спать.
Эйнджел ужасно захотелось, чтобы платье упало на пол. Если она ничего не сделает, он сейчас уйдет.
– Пожалуйста, миледи, – холодно произнес Макс. Он продолжал поддерживать платье, ожидая, пока Эйнджел перехватит его.
Она со вздохом взялась за края декольте.
– Благодарю.
Эйнджел окончательно уверилась, что он решил ни в коем случае не дотрагиваться до нее. Она набрала полную грудь воздуха, чтобы ему труднее было справиться с корсетом.
– Да уж, я вижу, горничной требуется терпение святой, – недовольно проворчал Макс, возясь с узлом.
– Горничная не завязывает узлов, которые потом не развязать, – отозвалась Эйнджел.
За спиной послышался шумный вздох.
– Тихо, миледи, а то придется вам спать в корсете.
– Если уж так трудно, взяли бы да и разрезали.
Внезапно дышать стало легче.
– Ну все, покойной ночи, миледи, – сказал он, отступая. – С остальным, я думаю, вы сами справитесь. Заприте дверь и спите спокойно. Сладких снов.
Эйнджел круто повернулась, по-прежнему придерживая платье и не отваживаясь его отпустить. Уж больно это было бы вызывающе.
– Спасибо, сэр. Даже не думала, что мужчина способен оказать такую услугу и при этом не постарается воспользоваться ситуацией.
– Я же дал вам слово, миледи. – Макс отвесил поклон, явно собираясь уходить.
Ну что за упрямство! И почему именно сейчас? На маскараде он не был такой скромный.
– Не стану я запираться и не хочу быть одна, – вырвалось у Эйнджел. – Я хочу, чтобы вы пришли ко мне, Макс.
Он молчал. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем послышался его голос:
– Вы уверены? – Он смотрел в сторону.
– Да, – поспешно произнесла Эйнджел. – Да, уверена, только…
– Только что?
– Приходите без маски.
И опять он долго молчал, потом кивнул.
– Хорошо, миледи Эйнджел, пусть будет так, как вы хотите.
Макс сорвал с головы парик и швырнул его на пол. Он был безмерно зол на себя. Он снова потерял контроль над собой. Ну что такое есть в этой женщине?
В том, что с ней случилось, она винит его. Ну, возможно, он слегка подтолкнул ее на этот путь, но во всем остальном она виновата сама. Она должна была помнить, чем рискует, ложась с любовником. Если только… А что, если кто-то взял ее силой?
Макс чертыхнулся. Что он делает! Пообещал прийти в постель к беременной женщине! И до сих пор не знает имя ее любовника. Да еще пообещал прийти без маски. Дурак, и больше ничего.
Продолжая чертыхаться, он подошел к умывальнику. Смыть хотя бы эту проклятую краску!
Холодная вода обожгла лицо. Макс посмотрел в зеркало, криво улыбнулся своему отражению и снова нацепил маску.
Эйнджел сидела на кровати, кутаясь в халат и пытаясь унять дрожь, и смотрела на тлеющие угли в очаге. Сейчас, когда она осталась одна, ей было даже трудно представить, как она могла так поступить. Добродетельная вдова – и приглашает неизвестно кого к себе в постель.
Вдова не может быть одновременно и добродетельной, и беременной.
Скрипнула дверь, Эйнджел судорожно закуталась в халат. Он не соизволил даже постучаться. Ну конечно, с падшими женщинами можно и так.
В руке его была свеча, а на лице – маска! Он мельком взглянул на Эйнджел и стал гасить свечи, одну за другой, затем задернул полог вокруг кровати, оставив открытой лишь ту сторону, где она сидела, и наконец остановился перед ней, продолжая держать в руке свечу.
– Вы вся дрожите, миледи, и неудивительно: тут прохладно, а вы босиком. Может, ляжете? – Он поднял руку, чтобы задернуть полог.
