Неужели всего три дня назад она была одета по последней моде и источала тонкий аромат гардении? Теперь она выглядит как чучело, и от нее несет конским потом.
Розамунда должна была бы с ужасом и отвращением взирать на свое отражение в зеркале… но отчего-то это было совсем не так. Девушка с трудом сглотнула, пытаясь понять, что же она чувствует. Да, она та же самая Розамунда, какой была три дня назад… и все-таки не совсем та. Дело не во внешности, что-то изменилось в ней самой, глубоко и бесповоротно. Внешне она смахивает на чучело, но вот в душе…
Интересно, что сказала бы ее мать, если бы могла увидеть сейчас свою дочку?
Мэйтленд шевельнулся во сне, и Розамунда решительно нахлобучила шляпу. Пора уходить.
Ей, конечно, было любопытно, что это за дом. Был он намного меньше, чем Твикенхэм-хаус, однако выстроен на тот же манер. В другое время Розамунда с интересом обследовала бы его, но только не сейчас, когда так близка желанная свобода! И все же, пробираясь на цыпочках по мраморному полу вестибюля к входной двери, Розамунда успела разглядеть и вычурную лепнину на потолке, и мраморные статуи в стенных нишах, и величественную парадную лестницу с подвесными масляными лампами. Такой дом мог принадлежать только богачу.
И какое отношение имеет к нему Мэйтленд?
Выйдя во двор, Розамунда остановилась, чтобы оглядеться. Конюшни располагались слева, и она, не теряя времени, поспешила туда. Кони оказались в стойлах, там, куда поставил их Мэйтленд, накормленные и напоенные.
Такая нежная забота о бессловесных тварях тронула Розамунду до глубины души. Ее отец всегда утверждал, что лучше всего говорит о человеке то, как он обходится со своими лошадьми. А ведь прошлой ночью, когда Розамунда напрочь позабыла о лошадях, Мэйтленд расседлал их, накормил, напоил и, судя по всему, почистил. Что ж, этот человек не так уж и плох. Розамунда ужаснулась, осознав, какое направление приняли ее мысли. Ни за что! Мэйтленд не заслуживает ни малейшего снисхождения! Откровенно говоря, о лошадях он позаботился куда лучше, чем о своей пленнице…
Седлая коня, Розамунда старалась не думать о Мэйтленде, но тщетно. Казалось, все вокруг напоминает о нем. Он считал ее никуда не годной бездельницей и в чем-то был, пожалуй, прав… зато в одном деле Розамунда уж точно была на высоте: она прекрасно разбиралась в лошадях. Пускай из нее не вышла бы камеристка, зато она могла бы запросто занять место старшего конюха в конюшнях Твикенхэма, и ее отец ни за что не заметил бы подмены.
Вот только прошлой ночью об изнуренных лошадях позаботился Мэйтленд, а ведь он, должно быть, уже тогда едва держался на ногах от усталости…
— Убирайся! — гневно топнула ногой Розамунда, словно он и в самом деле стоял перед ней.
Она вывела лошадь из конюшни, ловко вскочила в седло и, ударив пятками по бокам коня, послала его с места в галоп.
Вторую лошадь она оставила Мэйтленду — чего больше он мог бы от нее ждать?!
«Свободна, свободна, свободна!» — радостно отстукивали копыта, восторженной песней отзываясь в ее голове. И до чего же восхитительно скакать в мужской одежде, сидя по-мужски… Мэйтленд и не знает, какой он счастливчик, что родился мужчиной! Вот кабы его обрядить в женское платье, он бы тоже не сумел раздеться без посторонней помощи…
Опять Мэйтленд! Да что же это за наказание такое?!
На вершине холма Розамунда осадила коня и развернулась. Дом покоился в окружении деревьев, уже полыхавших осенним багрянцем; позади него вздымался крутой безлесный склон, где на чахлой траве паслись овцы.
Теперь она точно знала, где находится, — в Беркшире. Здесь, в холмах, можно встретить лишь одинокие хутора, а до ближайшей деревни, быть может, десятки миль.
Розамунда обвела взглядом окрестности. Нигде не видать ни хутора, ни пшеничного поля, лишь совсем далеко, на горизонте едва различимый церковный шпиль говорит о том, что там находится деревня.
Когда Розамунда доберется до этой деревни, пути назад для нее уже не будет. Надо выдумать достоверную историю, чтобы прислать помощь Мэйтленду, не предавая его в руки полиции… вот только что бы ей ни приходило в голову, все заканчивается для него наихудшим образом.
Нет, это не выход.
Розамунда оглянулась на дом. Быть может, сейчас, сию минуту, Мэйтленд умирает, истекая кровью…
У него жар.
Кто-то должен позаботиться о нем.
И это значит, что она должна вернуться.
* * *
Розамунда решительно вошла в дом и направилась прямиком в спальню — с таким видом, что ее собственный отец, глянув на дочку, поостерегся бы вставать у нее на пути. Увидев Мэйтленда, она резко остановилась. За это время он успел стянуть с себя сюртук и снова лег, свернувшись калачиком, словно больной ребенок.
Розамунда торопливо подошла к нему и перевернула на спину, что оказалось делом нелегким, и Мэйтленд, пока она возилась с ним, постанывал сквозь сон. Снять с него рубашку она не могла, а потому разорвала ее во всю длину и, распахнув полы, взглянула на рану. Повязка съехала набок, и рана опять кровоточила, правда, несильно, зато по краям покраснела и воспалилась, и это встревожило Розамунду куда сильнее. Как и в прошлый раз, она наклонилась ниже и принюхалась к ране, но, по счастью, так и не ощутила гнилостного запаха.
Переведя дух, Розамунда огляделась в поисках седельных сумок. Они так и валялись на полу у кровати, там, где Мэйтленд бросил их прошлой ночью, прежде чем провалиться в беспробудный сон. То, что нужно было Розамунде, обнаружилось в первой же сумке. Вернувшись к своему подопечному, Розамунда тотчас принялась за дело. Сдвинув пониже повязку, она обмыла засохшую кровь лоскутом, смоченным в бренди. Она изо всех сил старалась не потревожить раненого, однако посреди этой процедуры Мэйтленд внезапно дернулся, задев руку Розамунды, и содержимое серебряной фляжки выплеснулось на рану. Мэйтленд громко застонал, попытался сесть, но тут же рухнул навзничь.
— Мэйтленд! — требовательно окликнула Розамунда.
Ответа не было.
Она отставила фляжку и проверила пульс, хоть учащенный, он хорошо прощупывался. Розамунда приложила ладонь к его лбу. Жар. Значит, это не просто обморок. Неужели сотрясение мозга? Но если бы Мэйтленд упал и разбил голову, она, Розамунда, наверняка бы это заметила… Да нет, сказала она себе, вряд ли. Прошлой ночью она была слишком поглощена собой.
Странное чувство охватило ее, когда она перебирала волосы Мэйтленда, отыскивая рану на голове. Ощутив пальцами липкую влагу, она выпрямилась и глянула на свою руку. Сомнений не было, он где-то разбил себе голову.
Это лишь осложняло дело, потому что с сотрясением мозга Розамунда еще не сталкивалась. Впрочем, рана казалась неглубокой… и Розамунда решила, что о ней пока можно забыть. Мэйтленд, в конце концов, вынослив, как бык, и разбитая голова вряд ли сильно повредит его здоровью. Самое опасное сейчас — воспалившаяся рана на груди.
